Куда тебя черти носили?
Мы б тебя дома жанили.
Или-или-или-или-или.
Мы б тебя дома жанили.
Дружный хохот наградил певца.
- Ну и тетка Дарья у нас!.. Жох баба!
- А ты что ж, Терентий? - спросили добродушного богатыря, который продолжал железной лопатой выворачивать огромные глыбы сырой земли с каменьем.
- Что Терентий? Он не дурак до девок: он во как отрезал тетке Дарьюшке.
И другой преображенец, подбоченясь и скорчив ужасную рожу, запел:
Построю я келью со дверью,
Стану я Богу молицца,
Чтоб меня девки любили
Крашоные яйца носили.
Или-или-или-или-или,
Крашоные яйца носили.
- Что, братцы, слышно в Нарве? - спросил певец.
- Должно, слышно: вон и вороны тамотка раскаркались на Тереху.
В это время к работавшим у шанцев подъехали князь Иван Юрьевич Трубецкой[35] и заведывавший укреплением лагеря саксонский инженер Галларт.
- Бог в помощь, молодцы! - поздоровался Трубецкой с солдатами.
- Рады стараться, боярин! - гаркнули молодцы.
- Старайтесь, старайтесь. А завтра, ради Михайлова дня, я вас угощу большой чарой, - сказал князь.
- Покорнейше благодарим на милостивом слове!
"Большой чарке" солдаты особенно обрадовались, потому что ненастная, сырая погода требовала чего-нибудь согревательного, бодрящего организм.
А князь Трубецкой тут просто придрался к случаю. Его очень обрадовало письмо из Москвы,[36] извещавшее его о женитьбе сына на Ксении Головкиной. От жены он знал, что Ксения - редкая девушка и по красоте, и по душевным качествам. Кроме того, ему лестно было породниться с Головкиным, которого царь заметно приближал к себе и отличал от других.
- А кто из вас так весело пел? - улыбнулся он.
Солдаты замялись было, но простоватый богатырь Теренька выступил вперед и сказал:
- Это они меня передразнивали, ваша милость.
И он указал на певцов.
- За что ж они тебя передразнивали? - засмеялся князь.
- Что я бытта, хочу женитца.
- Что ж, дело доброе, добудем Нарву, тогда и женим тебя. Прощайте, молодцы, - сказал князь, удаляясь, и прибавил: - Песельникам по две чары, а жениху - три.
Солдаты были в восторге.
- Ну так, братцы, пой! Боярин похвалил, да и спорей работа пойдет.
- Ин и вправду, заводи, Гурин.
- Какую заводить-то?
- Ивушку, чтобы горла-те мы все опрастали.
И Гурин "завел" высоко-высоко:
Ивушка, ивушка, зеленая моя!
Солдатские "горла" подхватили, голоса все более и более крепли, и воодушевление особенно охватило всех, когда дело дошло до "бояр, ехавших из Новагорода".
Ехали бояре из Новагорода,
Срубили ивушку под самый корешок,
Сделали из ивушки два они весла
Два весла-весельца, третью лодочку косну,
Взяли-подхватили красну девицу с собой…
- Ну, братцы, в Нарве, поди, всех воробьев распужали, - сказал, подходя, один семеновец.
- Да мы не даром поем: за пенье зелено вино жрем, - сказал Гурин.
- Ой ли! На каки таки денежки? Да тутай и кружала нету.
- Мы завтрея гуляем у самово боярина, князь Иван Юрьевича Трубецкова.
- Поддай, поддай жару, Гуря!
Гурин поддавал с высвистом:
Стали оне девицу спрашивати
Спрашивати, разговаривати:
"Что же ты, девица, не весела сидишь…"
- Бояре, бояре едут! Как бы не тово, - убежал к своим семеновец.
Это ехали осматривать работы князь Яков Федорович Долгорукий,[37] имеретинский царевич Александр и Автаном Михайлович Головин.[38]
Вдруг среди работавших послышались голоса:
- Государь едет, государь едет!
Петр возвращался с морского берега радостный, возбужденный.
- Государь в духе, море видел, - улыбнулся Яков Долгорукий.
- Ему бы хоть поглядеть на море, и то сыт по горло, - заметил Головин.
- Ну, не говори, Автаном Михалыч, - сказал царевич Александр своим несколько гортанным говором, - от погляденья на море государь пуще распаляется; он бы все моря, кажись, выпил.
Царь увидел своих вождей и направился к ним.
