Серебряную медаль к его груди привесили. Вот какие чудеса делает любовь.
А первое место занял спортсмен, который накануне сказал своему приятелю, что жена у него стерва и шлюха. Так прямо и сказал. И еще много других неприятностей он имел в жизни. Но золотая медаль досталась все же ему.
Потому что он хорошо бегал. Никуда не денешься
«Царство Божье внутри нас», – сказал Иисус. Это надо понимать в том смысле, что человек должен рассчитывать в основном на внутренние резервы.
94
Давно притч не было. Слушайте. Лев и заяц нашли пирожок. И стали спорить, кому съесть. «Он с капустой, – уверял заяц. – Значит, должен съесть я». – «С мясом, – возражал лев. – Я съем».
И решили: кто прав, тот и съест. Разломили – с капустой. Но лев все равно съел пирожок. «Несправедливо! – закричал заяц. – Ведь прав я! Я прав!»
«Ты прав, – согласился лев. – А я – лев».
Опять-таки: царство Божье внутри нас.
95
Перемены будоражат. Дорога пробуждает надежду. Поезд приходит издалека, он стоит в Порелове только пять минут. Это очень хорошо. Как можно меньше в Порелове! Верещагин шумно распахивает дверь купе, с громким! стуком ставит на пол чемодан, магнитофон, решительным шагом идет в туалет. Там он запирается, закуривает, смотрит в зеркало. В выражении его лица есть что-то победоносное, он сам замечает это и доволен. Хорошее лицо, говорит он себе. В дверь туалета начинают стучать. К Пеликану он войдет именно с этим лицом. Не как бедный родственник, не проситель – в конце концов, он не кто-нибудь, он – Верещагин, черт возьми… А в дверь стучат. Начать все сначала, говорит он себе, минувшие годы – гниль и болото, – вот как он определяет теперь свою прошлую жизнь. Застой! Он шел на поводу. Он плыл по течению. Теперь будет иначе, решает он. Он засмеется Пеликану в лицо, если тот; предложит ему плохое место. Он потребует нормальных научных условий. Он займется, наконец, своим Кристаллом. Он скажет Пеликану: слушай, ты…- именно! этим тоном и на «ты»… В дверь стучат уже изо всех сил. Он скажет Пеликану: время Верещагина пришло, будь счастлив, что ты ему подвернулся… Дверь прямо-таки гнется от ударов. Конечно, я потерял годы, даже десятилетия, но молодость, она ведь до пятидесяти четырех лет. Время еще есть!.. «Да войдите же!» – кричит он, распалясь. За дверью – вопль, Верещагин отпирает – на пороге проводница. «Что вы хулиганите по ночам! – кричит она. – Сами в туалете, а женщине – «входите»!» – «Так ведь я заперся», – оправдывается Верещагин. «Вот я и говорю! – кричит проводница. – Заперлись, а мне – входи. Выходите немедленно, на стоянках пользоваться запрещено!»
Стоянка?
В самом деле: поезд еще в Порелово; оказывается, он еще не тронулся, – Верещагин быстрым шагом уходит из уборной: спать, спать, спать! Набираться сил для новой жизни. В купе – мертвенный синий с потолка свет, на нижних полках – мужчина и женщина – друг против друга, с одинаково открытыми ртами. Веки не вздрагивают, лица синие – можно подумать, с этими людьми кончено. Завтра их можно будет выбросить. Но нет же! Утром они оживут, воскреснут, как ни в чем не бывало рассядутся вокруг столика, вытащат жратву и будут жевать без перерыва до самой станции назначения. Еще и Верещагина примутся угощать – нет уж, дудки! Ни какие контакты с ними Верещагин вступать не будет – они противны ему, он только успел глянуть в их раскрытые рты, как сразу проникся отвращением, – он замечает висящий на вешалке китель: погоны с тремя большими звездочками – полковник… Тем более!
Верещагин отдает проводнице билет. «Двадцать первое место», – говорит она и уходит. Двадцать первое? О, да это же нижнее, на нем полковник, ага! Верещагин даже потирает руки, предвкушая битву и удовольствие, он трясет полковника за плечо и громко заявляет: «Это мое место», хотя, конечно, мог бы залезть и на верхнее – верхние места он даже любит больше, но нет, с сегодняшнего дня он будет бороться за свои права в большом и малом. Ведь стоит сегодня уступить в малом, как завтра же уступишь в большом – и не заметишь… Полковник сонно бормочет: «Чего?.. Кого?» – «При чем тут кого?» – говорит Верещагин и совсем уж выходит из себя, так как полковник – нахал! – поворачивается к стенке лицом; он думает, ему все позволено, раз он полковник, – если ты полковник, то Верещагин тогда генерал. Маршал! Генералиссимус! «Вставайте! – вопит генералиссимус. – Это мое место!» – и лупит полковника кулаками по спине, тот тяжело приподнимается, кривится беспомощно, как ефрейтор. «Что случилось?» – спрашивает, Верещагин снова повторяет, что это его место, требует, чтобы полковник убирался ко всем чертям, к себе, на верхнюю полку…
