Снежный автопортрет

Сережа Поченцов — мой лучший друг, и это я подарил ему коробку пластилина за шестьдесят четыре копейки. Когда я попросил шестьдесят четыре копейки у мамы, она впилась в меня подозрительным взглядом, но я объяснил, что это на подарок ко дню рождения, и она дала. Моя мама, как все взрослые, говорит, что детям нельзя давать деньги, они якобы нас портят. Став взрослым, я, вероятно, тоже буду так думать, но пока это причиняет мне одни неудобства. Например. Я поспорил на двадцать копеек с Женькой Старостиным: есть ли люди на Марсе? Мама возмутилась, сказав, что некрасиво спорить на деньги, если бы на конфеты — другое дело. Я пошел к Женьке, и мы переспорили на плитку шоколада за семьдесят копеек, и тогда мама дала, — научные споры она поощряет. Удивительно, как легко порою перехитрить взрослых.

Итак, я подарил Сережке Поченцову коробку пластилина и поэтому считаю себя первооткрывателем его таланта. Ибо без этой коробки зачах бы Сережкин талант, как зачах он у Раи Фантиковой, которая умела поразительно ясно подсказывать одними губами. Ей запретили, вызвали в школу маму, которая еще раз запретила, и теперь у Раи не получается, даже если она хочет.

На следующий день я пришел к Сережке Поченцову смотреть телевизор. Именинник сидел на полу, от него пахло скипидаром, а когда Сережка пожал мне руку, наши ладони так слиплись, что мы их еле разлепили.

Сергей очень смутился моему появлению и скромно, как все истинно великие люди, пробормотал:

— Леплю вот… Испортил твой подарок…

Как сейчас помню, меня укололо с левой стороны живота, чуть повыше резинки от трусов. Так меня укалывало потом буквально каждый раз, когда я видел вылепленные Сережкой фигурки. Наверное, это и есть восторг перед произведением искусства. На этот раз меня укололо, когда я увидел пластилинового кота, точь-в-точь кот Тимка. Осмотревшись, я заметил и самого Тимку, привязанного за все четыре лапы к низенькой скамейке, чтобы не удрал.

Я возразил, что вовсе не испортил, что мне нравится его работа, и предложил вылепить еще и Финта — так зовут мою собаку.

— Что ты, — испугался Сережка, — ведь я не умею.

Да, в те дни Поченцову были еще доступны сомнения, он считал себя обыкновенным средним учеником шестого класса, у которого всего две пятерки и даже одна тройка в табеле за пятый. Он имел общую слабость играть в футбол и почитал за особую честь стоять в воротах.

Так вот, в развитии Сережкиного таланта виноват я. Я не только подарил ему пластилин, а заставил его уверовать в свою силу, много дней подряд говорил о его таланте в классе и принес в школу скульптуру кота. Все осторожно ее трогали и говорили: это настоящее искусство.

Когда кончился пластилин, Сережка разыскал на обрыве городского парка глиняные залежи, своим умом разработал состав: замешивал в глину песок и еще что-то, чтобы не трескалась и лучше лепилась. С тех пор я не помню, чтоб в доме Поченцовых был чистый пол. Казалось, идет бесконечный ремонт.

Весь класс стал помогать скульптору. Рая Фантикова, у которой мама работает в библиотеке, принесла толстую книжку по искусству, Женька Старостин — его отец печник — подарил целое ведро первосортной глины. Сережка рос как на дрожжах. В течение месяца он вылепил атомный ледокол «Ленин» и самовар, моего Финта и глиняный торт, такой похожий, что его хотелось лизнуть. Это замечание удивило скульптора, сказавшего, что у меня «потребительское отношение к искусству». Теперь он часто произносил ученые фразы, — это после книжки по искусству.

Весь класс хорошо понимал, кто мы, а кто Сережка Поченцов. Мы знали, что умрем и через пятьдесят лет о нас забудут и близкие родственники, а Сережка останется бессмертным даже для жителей других континентов. Мы знали это и не винили судьбу в несправедливости. Тем не менее, когда Сергей приносил свои работы, мы говорили ему о недостатках.

Первое время скульптор слушал наши замечания, открыв рот. Если нам не нравился хвост волка, он бросался исправлять хвост, если нас не устраивал клюв журавля, он мигом переделывал клюв. Потом он стал изредка возражать, но все-таки соглашался, однако вскоре наступил день — не согласился. Это случилось в споре с Раей Фантиковой. Она полжизни прожила в Средней Азии, и поэтому ее замечание насчет верблюжьих горбов было авторитетным. В ответ Сережка спокойно отщипнул кусочек глины и протянул ей: