День творения - страница 36

Шрифт
Интервал

стр.

Вот и видим мы сплошь и рядом, что, одержав трудную победу в огромном значительном мире внутри себя, талантливые люди не очень лезут из кожи вон, чтоб добиться также еще и маленькой победы в ничтожном мире вокруг них.

Да и то сказать: сил к тому времени не остается уже, чтоб бушевать снаружи.

Возьмем, к примеру, Архимеда. Когда он открытие своего закона в ванне совершил, то, как известно, потом с полчаса бегал вокруг дома без исподнего и кричал: «Эврика!», то есть «Нашел!». А когда ему сообщили, что его закон отныне во всех школьных учебниках крупными буквами писаться будет, то никакого стриптиза вблизи жилья он не производил, не известен такой факт науке. Гораздо меньшей оказалась эта радость в сравнении с первой. Ну и, конечно, нельзя не учитывать утомление после первой пробежки.

Одним словом, для талантливых людей главнее всего – внутренняя победа. Вот почему так легко они и сдаются: не вставите мой закон в школьные учебники – ну и не надо; не хотите реализовать мою идею – ну и бог с вами.

Это для тех, чьи утлые души лишь капли в сравнении с океаном внешнего мира, это для них вся боль и счастье жизни во внешнем.

Наверное, теперь понятно, почему Верещагин с такой легкостью сказал директору: «Не нужна вам моя идея, так и не надо».


36

А директор продолжал говорить, Верещагин на него уже руками махал: мол, хватит, все, договорились, но тот не унимался. Видно, ему не столько Верещагина, сколько себя самого была нужда убедить.

«Созданная вами, дорогой Верещагин, модель кристаллического сообщества может существовать только на бумаге, – говорил директор. – Ибо ее первородный грех -вероятностность. Для каждой частицы, входящей в сообщество, возможны два равновероятных состояния. При одном она будет соблюдать законы сообщества, при другом – нет. Если бы ваш Кристалл состоял из одной единственной частицы, шансы на успех его создания были бы равны пятидесяти процентам. Но ведь речь идет о квадриллионах частиц, стабильность сообщества практически равна нулю, ибо если хоть одна частица окажется в противоположном состоянии, а окажутся, без сомнения, миллиарды, то все разлетится в пыль, вдрызг, в щепки – не исключено, что в том числе и наш институт. Как тогда будем жить: я – без института, вы – без идеи? Вы понимаете, что такое молодой ученый без идеи? На него никто не захочет смотреть всерьез! А сейчас вы человек с идеей. На вас смотрят и говорят: этот человек – с идеей».

«О боже! – вдруг громко вскричал директор. – Где мои молодые годы и мои идеи? О, вернуть бы!» – И выпил залпом одну за другой обе рюмки коньяку, но закусить ему было нечем, так как все конфеты Верещагин съел.


37

В пореловском институте керамических сплавов работали Мастера. И самым умелым из них был Вася. А самым неумелым – доктор наук Несгибайло.

Когда готовился очередной опыт, все шли к Васе. Вася работал механиком, электриком, а также стеклодувом. Он мог выдуть вакуумную колбу любой формы и размеров. Он мог отъюстировать спектрофотометр, починить цветной телевизор и японские часы фирмы «Сейко», в пять минут наладить вышедший из строя самописец, расщепить пластинку слюды толщиной в микрон. В автоклав, где не предусмотрено измерение температуры, он мог вмонтировать термопару, просверлив в корпусе дырку, и, несмотря на это, автоклав держал вакуум так, будто никакой дыры в нем не было.

К Васе устанавливалась очередь. Он был нужен всем. Он был завален работой. Его просили, умоляли. И Вася сам устанавливал сроки: кому через неделю, кому через месяц, кому через два. А если благоволил к просившему, мог в тот же день. И всегда исполнял работу так, что о нем говорили: «Золотые руки у этого Васи! Мастер!»

А доктор наук Несгибайло долгое время выклянчивал у начальства разрешение на опыт. Его спрашивали: хорошо, мы вам разрешим, но когда ждать результатов – через неделю? через месяц? а, может, завтра? Несгибайло отвечал: через полтора года. Ладно, ему разрешили. Через полтора года он сказал: ничего не получилось.

Он бы мог этого и не говорить, все сами прекрасно видели, что доктор наук Несгибайло позорно опростоволосился. Полтора года огромный автоклав без перерыва пожирал сотни киловатт энергии, чтоб поддерживать придуманную Несгибайло температуру и давление, а когда по прошествии указанного срока, при большом стечении народа, автоклав торжественно вскрыли, то со дна его наскребли горсть грязных камешков, никакой ценности не представлявших. Ни научной, ни практической. Доктор наук Несгибайло сник, и теперь в него мог плевать каждый. И хотя никто в него не плевал, он все равно ходил как оплеванный.


стр.

Похожие книги