Но парень увязывается за Верещагиным, трусит рядом. «Я вас знаю, – говорит он. – Мы с вами встречались». – «В этой жизни или в той?» – спрашивает Верещагин, чувствующий себя пришедшим в мир вторично. «В театре, – отвечает парень. – Когда спектакль шел, забыл какой. Я к вам тогда в антракте подходил».
«Допускаю, – говорит Верещагин, вглядывается в парня и узнает. – Как же, помню, помню, – говорит он и ускоряет шаг. – Это ты от кого передавал Тине привет?» – в общем-то ему теперь такие события безразличны, но если задавать вопросы, мгновенья скользят быстрее, а этого только и надо Верещагину.
«Ни от кого, – отвечает парень, едва поспевая идти. – Просто такая шутка. Не скажу зачем, но шутка. Я ее и знать не знаю».
«Шутку?»- спрашивает Верещагин опять. Он так настроен, что будет спрашивать. Спасу никакого теперь от его вопросов парню не будет – мгновенья скользят быстрей.
«Нет, Тину», – отвечает парень.
«Ага! – говорит Верещагин. – Понятно. То есть непонятно. Почему ты ее знать не знаешь, а называешь Тиной!»
«Вот здорово! – восклицает парень. – Получается, вроде я поймался: говорю – не знаю, а сам – по имени, выходит, знаю. Так вы же сами назвали ее Тиной! Бывают случаи, когда не знаешь, а доказать, что не знаешь, – трудно».
«Может, наоборот? – спрашивает Верещагин. – Может, трудно доказать, что знаешь? – он идет все быстрее и быстрее. – Но это уже не имеет никакого значения», – говорит он.
«Усек, – понимает парень и сам спрашивает: – Вас та девчонка уже не интересует, да? А вы мужик что надо, хоть и в годах».
Тут Верещагин еще прибавил ходу, почти взлетел, так разогнался. Но парень не отстает, летит грудь в грудь. «Так и надо, – говорит он. – Раз-два, и готово. С этими девчонками одни неприятности. Им замуж хочется, а нам удовольствие. Правильно?»
«Правильно», – говорит Верещагин, задыхаясь.
«А любовь – это – ха! – говорит парень. – Одна выдумка. Любви на свете нету».
Верещагин останавливается так внезапно, что парень пробегает еще метров пять, ему приходится идти обратно. Даже подошвы взвизгнули об асфальт, так остановился Верещагин, может, даже задымились они, это неизвестным осталось, никто вниз не посмотрел. Во всяком случае, Верещагин вниз не смотрит, он вдруг к небу голову задрал.
«Это ты брось».
Так говорит.
«А чего бросать, – не соглашается вернувшийся парень. – Любви нет, это точно. Проверено. Одна физиология».
«Это тебе так кажется, – говорит Верещагин, все еще глядя в небо. Он ничего в этом небе не видит – ни облаков, которых, кстати, сегодня ужас сколько, ни птиц, хотя пролетают они, ни серпика луны, довольно, между прочим, четкого, хотя и бледного, – не видит, а смотрит. У его глаз – потребность пообщаться с верхними этажами мироздания. Эта потребность возникает время от времени, и тогда – будь вверху потолок или дождевая хлябь, что угодно – голова Верещагина запрокидывается, и все тут. – А знаешь, почему тебе так кажется? – спрашивает он. – Потому что физиологию ты в школе изучал, а любовь- нет. Ты знаешь только то, что изучал».
«У меня по физиологии тройка была», – говорит парень, отметая подозрения, будто он отличник в области физиологии.
Они стоят и никуда не идут. Парень смотрит на Верещагина и удивляется: чего тот не видел в небе?
Осмотрев мироздание целиком до последнего, седьмого, этажа, Верещагин опускает голову, взглядывает на часы, видит только секундную стрелку, несколько раз вздрагивает в такт ей и вдруг садится – оказывается, рядом скамейка, прямо посреди улицы, троллейбусная остановка в этом месте, и для ожидающих транспорт пассажиров поставлена скамейка, но – середина дня, никого нет, троллейбусы подходят и уходят пустые, только Верещагин сидит на скамейке, и парень присаживается рядом, они отдыхают от быстрого бега, вернее, Верещагин отдыхает, он тяжело еще дышит, а парень совсем не запыхался, говорит ровным убежденным голосом: «В основе всего лежит физиология», – прочитал такое утверждение или кто-нибудь ему сказал об этом.
Конечно, отвечает Верещагин, в основе всего лежит физиология, но мало ли что лежит в основе – в основе дома, например, лежит фундамент, но никто из жильцов не говорит же, что живет в фундаменте; так и любовь – совсем не физиология, хотя в основе ее лежит именно эта наука, по которой у парня была тройка – совсем непонятно, почему, будучи троечником, он так за эту физиологию цепляется.
