«А я знаю, – веско говорит дядя Валя. – И тебе доложу. Видно, капиталы этому миллионеру от папаши достались. Сам он их нажить не мог, потому что по всему видать – дурак».
«Зачем вы все это рассказываете?» – спрашивает Верещагин, продолжая считать: тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять… На виток уходит примерно секунда, так что если мотать четверть часа без перерыва, то через полчаса делу конец.
«А затем, что о другом говорить нам нечего! – резко бросает дядя Валя: процедура предварительного ознакомления с противником закончена, теперь можно переходить в наступление. – У нас с тобой все ясно. Молодая девушка должна выйти за молодого – это закон жизни. А ты напрасно тут вертишься, кур давишь. И ей горе, и тебе во вред».
«Девяносто три!» – говорит Верещагин про себя. А вслух говорит: «Думаете, я хочу на ней жениться? Ошибаетесь. У меня совсем другие планы. Если хотите, могу немножко рассказать…»
«Нам твои планы известны, – перебивает дядя Валя и смотрит на Верещагина так, что даже дурак понял бы: финтить тут нечего, не на того напал, вокруг пальца не обведешь, не лыком шит. – Я ее увезу, ясно? – продолжает дядя Валя. – На все лето. Она перебесится и выйдет замуж, придет срок, за кого положено. Если старые с молодыми начнут путаться, вся целесообразность жизни перевернется шиворот навыворот, не разберешь, где вчера, а где сегодня. У нее своя жизнь, у тебя – своя. Как ты будешь жить – меня не касаемо. Хочешь, игрушки за три тысячи покупай, хочешь, на какой-нибудь разжене женись, это забота не моя. Ты мне никто, а Тина – племянница. Я на ее мать, чтоб выучилась, все здоровье угробил, она мне знаешь во что встала? В туберкулез легких, вот во что! И все ж недоглядел, проморгал в конце, пустил на самотек, это моя вина, что у сестры жизнь не сложилась. Так я хоть за племянницу постою, остаток здоровья угроблю, а спасу. Поживет в деревне, вольным воздухом надышится, вернется – тебя и не вспомнит. Ты не обижайся, что не вспомнит, – это закон природы. В ней просто соки играют, в любой девице весной соки играют. Ты меня прости за малокультурное выражение, но я тебе скажу: у каждой сучки весной течка. Закон природы. Я свою Машку весной на улицу не выпускаю, так она, тварь, что делает? Она пузом по полу елозит, стонет, урчит, жалко смотреть, но я жене твердо приказываю: не пускай, и все. К осени проходит. Веселая становится. Все проходит, дорогой товарищ».
Верещагин чуть не сбивается со счета. «Странная у вас дочь», – говорит он.
«Кошка это, – поправляет дядя Валя. – Я тебе про кошку рассказывал, не хочу, чтоб котята были, хлопоты с ними – никто не берет, а топить жалко».
«Извините, – извиняется Верещагин – со смущением, но счет не прерывает: сто девятнадцать, сто двадцать, сто двадцать один… – Маша – человеческое имя, – объясняет он свою ошибку. – Извините, что я плохо подумал о вашей дочери».
«Нет у меня дочки, – отвечает на это дядя Валя. – Сын есть. Но такой, что как плохо о нем ни подумай, все мало будет».
«Ага! – Верещагин внезапно оживляется. Он улавливает закономерность, а его хлебом не корми, дай только уловить закономерность. Он говорит: – Вы сестру воспитывали, и, сами признаете, неудачно. Сына, как я понимаю, тоже… Теперь беретесь за Тину?»
Дядя Валя поднимается с дивана, всем своим видом показывая, что такое направление разговора он отвергает решительнейшим образом. «Я все сказал, – говорит он. – Тину ты, значит, не разыскивай. Где живу, тебе неизвестно, а узнаешь и письма писать станешь, так Тина их не получит. Порву на четыре части». – «С какой стати письма? – оскорбляется Верещагин. – Вы со своей сестрой ведете себя странно. То она звонит: Тина уже уехала, то вы являетесь: оказывается, только собираетесь увозить… Зачем вы ставите меня в известность? Почему считаете нужным? Я вам говорил: у меня другие заботы. Вашей племяннице брак с моей стороны не грозит. Так что можете даже не увозить ».
Всю эту тираду дядя Валя пропускает мимо ушей. «В сентябре она вернется, – говорит он. – Будешь к ней приставать, я в твою организацию подам заявление, на самотек не пущу. Я таких, как ты, знаю, с одним уже в жизни встречался, хоть и заочно. Так что темнить нечего, давай расстанемся по-хорошему, я тебя обо всем предупредил».
