«Прошу!» – говорит он Тине. Ни папиросы, ни журнала в его руках, конечно, нет, эти атрибуты деловитости он в спешке растерял. «Прошу, – говорит он. – Входи».
Он усаживает Тину на диван, сам садится в кресло напротив, в его руках папироса и журнал, незаметно подобранные с пола. Он снова поджигает папиросу, поскольку та успела погаснуть, и спрашивает: «Как дела?» – иронически улыбаясь при этом, чтоб Тина, не дай бог, не подумала, будто он не знает, насколько банальны вопросы такого рода, – более интересного начала для разговора он придумать не сумел, так вот хотя бы ироническая улыбка.
«Вы сказали, что хотите на мне жениться, – говорит Тина с ужасающей деловитостью. У нее даже туповатый вид из-за этой деловитости. – Если правда хотите, то идемте быстрее».
«Куда?» – спрашивает Верещагин. Он сегодня дурак дураком. Несообразительный.
«В загс, – говорит Тина. – Я уже узнала адрес. Это недалеко».
Журнал в руках Верещагина вздрагивает, а в горле клокотнуло, как у умирающего. Он удивляется этому звуку не меньше Тины.
«Что с вами?» – спрашивает та.
«Идем!» – говорит Верещагин и поднимается. Он открывает ящик стола, берет оттуда деньги. Кроме того, он кладет в карман папиросы и зажигалку. Дойдя до двери, он говорит: «Я забыл паспорт», – и возвращается в комнату. Душа его дрожит и поет тоненьким-претоненьким голоском – то ли младенческим, то ли старческим. «Ты взяла паспорт?» – спрашивает он у Тины. «Взяла».
Они выходят на улицу.
Они окунаются в море оранжевости и идут по его дну медленно и молча. Только однажды Верещагин спросил: «Ты летала когда-нибудь в самолете?» – «Да, – сказала Тина. – Почему вы спрашиваете?» Он не ответил,
А спросил вот почему. Ему представилось, как они с Тиной гуляют по Крымскому берегу Черного моря, что-то вроде свадебного путешествия. Тина – в кремовой шерстяной юбке, Верещагин – в своем голубом костюме. А Черное море – зеленое.
А чтоб побыстрее туда добраться – самолетом.
Они подходят к новенькому красивому зданию, у входа и которое – табличка вишневого цвета. «ЗАГС» написано ми этой табличке. Золотыми буквами. Тина решительно направляется к этой табличке, то есть к входу в здание.
«Не пойду я туда», – вдруг говорит Верещагин и останавливается.
Тина тоже останавливается.
«Вы передумали?» – спрашивает она.
Точно, передумал. Вернее, опомнился. «Нет уж, дудки», – говорит он себе. Удивительное дело: он с детства знает это слово: «дудки», но никогда не было случая употребить, вот только теперь наконец выдался подходящий момент. «Нет уж, дудки», – он говорит про себя, а «Не пойду я туда» – уже вслух. «Вы передумали?» – спрашивает Тина. Верещагин врет: «Там работает одна моя знакомая, – он имеет в виду – в загсе. – Я только что вспомнил». – «Ну и что?» – удивляется Тина.
Ничего она не понимает. «А как ее зовут?» – спрашивает.
«Ира», – придумывает Верещагин.
«Я все поняла, – говорит Тина, поразмыслив. – Вы когда-то были в нее влюблены. Поэтому вам сейчас и неудобно», – это очень удачная с ее стороны гипотеза, Верещагин обрадованно поддерживает. «Твоя догадка где-то в окрестностях истины, – полусоглашается он. – Конечно, особенно влюбленным я не был. Но все-таки, что ни говори – роман».
«Вы целовались с нею?» – спрашивает Тина.
«Ого! – говорит Верещагин. – Еще как!»
Он даже хочет сказать «взасос», но не решается. К тому же он думает, что сказанного и так достаточно, чтоб отбить у Тины желание идти с ним в загс, но ошибается. Тина говорит: «Идемте», – и даже тянет его за рукав, – роман с работницей загса не произвел на нее должного впечатления, а Верещагин очень на это рассчитывал.
«Подожди, – просит он. – Постой. Вот какое дело: понимаешь, нас все равно сейчас не зарегистрируют. Там правило: сначала нужно подать заявление, а потом прийти через месяц. Одним словом, это такая волокита, просто голова кругом идет. Бюрократизм, просто ужас. Ты думаешь, можно вырвать из тетрадки листок и написать заявление на нем? Ошибаешься! У них есть специальные бланки. Кажется, розового цвета. Значит, сначала приходишь и просишь: дайте бланк розового цвета. А если разводиться – синего».
