...Работы продолжались ещё неделю, до Рождества Богородицы. Пятого сентября ставили туры. Земляные валы уже приблизились к самому рву. Даже со стен они казались «горами». Насыпные стены — против каменных, с бойницами, закреплёнными деревянными рамами. В траншеях вырос целый городок, избушки-блиндажи дымили на рассвете трубами, словно в них бабы хлебы ставили, люди ходили по «бороздам», как по улицам, на сочленении польских и венгерских валов стояла городовая стража. Осталось укрепить земляную крепость башнями для укрытия пехоты перед штормовым броском и «бойчими», для орудий.
Бойчие туры с бревенчатыми стенами, засыпанными землёй, поставили напротив Свинусской и Покровской башен. Псковичи толпились на стенах, с тоскливым изумлением наблюдая кротовье копошение внизу. Бодрились: «Зароем вас в этих ямах, как собак!» Стреляли без особой пользы. Ядра то вязли в насыпи, то перелетали, не задевая землекопов. Вспомнив видение Дорофея, перенесли пушки к нижним бойницам. Поскольку основные работы производились в траншеях ночью, сверху стали кидать раскалённые ядра, сыплющие искры. Следом летели дробь и пули.
Венгры отыгрались седьмого сентября. С восходом солнца в Покровскую башню ударили первые ядра. Били и в «водяные ворота», и в сочленение со стеной, и по пушечным раскатам. Соревновались не столько в меткости — расстояние было ничтожным, — сколько в угадывании ослабленных участков, пороков кладки, лукаво замазанных трещин и известковых гнёзд, рассыпавшихся легче кирпичей. Гремело и выло непрерывно, словно гроза клубилась над головой. В каждой из трёх батарей насчитывалось восемь тяжёлых пушек. И каждый выстрел выбивал из ствола облако чёрного дыма, а из стены — щебнисто-пыльную струю и как бы серовато-белый пар, и горький смрад укутывал валы и стены. Оттуда отвечали не то чтобы слабее, а — сдержанней, пока не зашатались верхние раскаты башен. Их валунно-кирпичные тела, вросшие в скальный грунт, вдруг зазияли трещинами и заскрипели перебитыми балками. И Трескотуха замолчала, венгры сосредоточили огонь на нижнем ярусе Покровской башни.
Первым рухнул захаб Свинусской, «коридор смерти». Открылся путь к воротам. Их створки гремели и трещали, дёргались на петлях с железными шипами, казалось, на века вмурованных в стену. А первую сквозную брешь сделали венгры. Если бы не открывшаяся за нею деревянная стена с жалами затинных пищалей, впору идти на приступ. Но тут Замойский проявил выдержку, потребовав разрушить ещё хотя бы десяток саженей и дождаться пролома у поляков. Пороха уже не жалели, ставили на кон последнее, понимая, что если в эти бреши не ворвутся, нечего было затевать игру.
А потратили страшный запас: начали утром седьмого, замолчали в полдень Рождества Богородицы, восьмого. Двадцать четыре сажени Окольного города обрушились «до земли», Покровская башня превратилась в развал кирпичного лома, Свинусская укоротилась наполовину. Ещё шестьдесят девять сажен стены разбиты так, что по осыпям и ребёнок одолел бы их. Если бы был так глуп, как взрослые, ценившие жизни дешевле неполновесных грошей и преходящей славы...
...О славе, улетающей в историю, как облако в беспредельную голубизну, вещал король на многолюднейшем обеде восьмого сентября. Приглашены были не только высшие военачальники, но ротмистры, гайдуки, отличившиеся в разведке боем, лучшие пушкари и землекопы. На обеденные столы, расставленные в тылу траншей, брошены были столь же обильные и неприкосновенные запасы продовольствия, как перед тем на стены — порох и железо.
Сегодня или никогда, вколачивал король, а Замойский, досылая гвоздь, переводил: «Dzis ale nigdy!» Взятие Пскова — последнее усилие в этой войне. Псков — хребет обороны московитов... И какой дорогой хребет из рыбьей и слоновой кости, перевитый серебряными цепями! Зная своих гайдуков, Стефан распространялся не столько на стратегические темы, сколько живописал (по донесениям перебежчиков-литовцев) «всё богатство псковское, и весь плен и корысть», обещая их «по чину разделити». После чего у венгров пропала даже жажда. Они внезапно заявили, что некий десятник из гайдуков побывал в проломе и обнаружил лёгкий спуск в город, через незначительные укрепления в тылу Покровской башни. Они готовы — и требуют привилегии! — ворваться первыми.
