Ее горло сжалось, она смотрела на полированный дуб.
«Я из Эндор. Если бы я хотела, он поднялся бы даже оттуда… но это не утешит».
Мертвые не давали всего. Они отвечали на простой вопрос, спрашивать о Чувстве было тщетно. Один из ее Дисциплины как-то призвал дух так, что он стал плотным, чтобы ответить на вопросы короля, но Эмма так не могла.
«Или могла? — ей было не по себе от того, что она даже не пробовала. Она всю жизнь только обнаруживала это. — Людовико», — ее спина была прямой, Эмма Бэннон вытянула руку. Магия вспыхнула, ткань эфира спуталась, физическая материя задрожала, ее перчатка оказалась разрезанной.
Черная перчатка и плоть под ней.
— Мадам! — возмутился священник. Она не слушала его. Чародей, что заколдует гробницу, нервно отпрянул.
«Людо, мне жаль», — кровь капала, и женщины ее дома отступили, всхлипнул. Эмма не двигалась.
Микал зашипел, красная капля стукнула по полированной крышке. Рисунок задрожал на миг, ткань реальности искажалась. В этом месте дети магии не должны были проливать кровь.
Не важно. Для этого нужна кровь. Мести не было: убийцу Людо стер взрыв. Но даже если бы она охотилась на него до последнего или выместила гнев на зеленых берегах, весы не были бы в равновесии.
Все же она привыкла к хитростям. Она выбрала одну жизнь вместо другой.
«Мне жаль, и я буду наказана», — она смотрела на ярко-красные пятна. Микал схватил ее за руку, и она позволила. Его пальцы сжали ее пальцы, она воспротивилась, только когда он попытался увести ее от могилы.
— Хороните, — сказала она, в горле словно был сухой камень. — Ради бога, если хотите жить, наполняйте ее.
Тихая суета. Клэр пошатнулся, Гораций и Гилберн поймали его. Ее руку кололо, Микал исцелял ее, как Щит.
Это тоже беспокоило.
«Твой Щит совершил чудо… ты ничего не потеряла при обмене…».
Все время она думала, что у ее выживания другой источник: из магии величайшего Целителя, которую он выпустил, пока город был подавлен чумой, на мир, которому Эмма поклялась служить. Если бы не Томас Колдфейт, она бы не пришла в себя…
Бед было много, а она могла лишь стоять и смотреть на пасть могилы, мужчины согнулись и копали, одинокий колдун в черной мантии с красными традиционными полосками нервно смотрел на нее, ощущая рябь вокруг нее.
Прима была бурей эфирной силы, волшебной Волей, что становилась жуткой, стоило ей оступиться.
Женщина с волей Примы с талантом к магии была жуткой. Если она потеряет власть над собой в этом месте мертвых, что она выпустит? Если она откроет врата своей Дисциплины в этом месте, она разобьет все гробы. Она сможет держать дверь открытой долго, и что тогда выйдет?
Земля ударилась о крышку с пустым звуком, и каждый взмах лопаты строил барьер между ней и… чем?
Она даже сейчас не могла назвать, кем он был для нее.
«Людо. Людовико, мне… жаль».
Этого было мало.
Глава седьмая
Совсем не хорошо
Поездка в карете в Мэйефейр была тихой, с тряской. Клэр, пришедший в себя после солей и глотка бренди из фляги повара, мрачно замкнулся в себе, хоть в ушах ревело. Мисс Бэннон сидела напротив него, ее детское лицо было собранным и осунувшимся под вуалью, порезанная кровавая перчатка на левой руке чуть смялась, ее пальцы дрогнули.
Немного коки помогло бы. Он не позволял себе это сладкое жжение после чумы, не видел смысла усиливать свои способности. И не ощущал желания. Это было из-за ее нелогичного поступка?
Она говорила об артефакте. Сможет ли он уточнить?
Она могла ответить. Был ли он трусом, раз не спрашивал?
Гроб опускали в землю. Яркая кровь, мисс Бэннон даже не смотрела в его сторону. Он думал, что она безразлична к… потере Людовико?
«Зови это правильно. Смерть».
Рев в ушах усилился. Было сложно думать с этим шумом.
— Клэр? — откуда у мисс Бэннон взялся этот робкий тон. — Ты в порядке?
«Не в порядке, спасибо».
— Вполне, — выдавил он сквозь зубы. — Ты же постаралась, да?
Это было зря, и плечи мисс Бэннон напряглись, его колкость попала в цель. Она повернула голову, словно выглядывала в окно кареты. Ее левая ладонь стала кулаком.
— Да, — тихо сказала она.
Они молчали, и когда копыта из железа застучали по знакомой брусчатке, она подобрала юбки. Она была в траурном платье, но не выла и не плакала, как от нее ожидалось, потому что не показывала такое людям.
