— Что интересного могло лежать в этой железной коробке? — недоуменно развел руками инспектор. — Вряд ли мы сумеем найти ее содержимое — только разве высушим всю реку!
— Совершенно с вами согласен, — ответил Николя. — Ибо в этом оловянном ящичке с выгравированными инициалами Жюли де Ластерье прежде хранились драгоценности…
Возмущенный их перешептыванием, Леруа постучал набалдашником трости по плечу Николя, и тот умолк. Эксперимент продолжался в полной тишине, нарушаемой лишь плеском волн. Прошло еще пять минут; внезапно спасательная веревка натянулась и задергалась так, что помощник едва не свалился в реку. Начав тянуть, он понял, что одному ему не справиться, и запросил помощи. Откликнувшись на призыв, Николя и Бурдо присоединились к нему и через пару минут общими усилиями вытащили безжизненное тело исследователя, напоминавшего недвижный манекен. Медный шлем раскачивался так, словно голова, кою он защищал, более не принадлежала живому существу. Испытателя подняли по лестнице на набережную, положили на землю и быстро отвинтили шлем. Он был без сознания и не подавал признаков жизни; лицо его приобрело синеватый оттенок. Вытащив из кармана маленький флакон, врач поводил им под носом утопленника; аромат солей вернул его к жизни; он задышал и открыл глаза.
— У меня бы все получилось, — икая, проговорил он, — если бы только чертова пружина не сломалась[40].
— Вы пробыли под водой целых десять минут, а это немало, — взглянув на часы, промолвил шевалье де Борда. — Конечно, эксперимент не слишком убедительный. Усовершенствуйте ваш аппарат, и мы снова придем посмотреть на вашу работу и оценить ее по заслугам. Не так ли, дорогие собратья?
Академики согласно закивали. Экспериментатор покачал головой и пробурчал:
— Ну и ладно, не убедительно, но я хоть сумел достать из этой грязищи коробку, в которую, вон, комиссар так и вцепился.
Николя извлек из нагрудного кармана несколько луидоров и протянул их испытателю.
— Комиссар очень вам признателен, — произнес он. — Пусть этот маленький вклад поможет вам усовершенствовать ваше изобретение.
Золото моментально исчезло в карманах, словно его и не было.
Распрощавшись с комиссией, сыщики сели в фиакр. Толпа, собравшаяся на мосту Руаяль, с недовольным ворчанием расступилась. Какая-то женщина, бросившись наперерез, вскочила на подножку и, ухватившись за ручку дверцы, прижалась к окошку перекошенным от злобы лицом с беззубым ртом.
— Спекулянты! — завопила она. — Все богатства принадлежат народу!
Плюнув на стекло, она соскочила с подножки и, ловко увернувшись от кнута кучера, растворилась в толпе.
— Какая муха ее укусила? — воскликнул Николя.
— Во всем, что от него скрывают, народ немедленно видит зло, — ответил инспектор. — Зрители видели, как мы что-то достали из реки. А слухи разлетаются в считанные секунды.
— Кажется, даже воздух успел пропитаться ненавистью.
— О! — насмешливо воскликнул Бурдо, — эта ненависть живет в народе уже несколько веков.
Он приготовился развить мысль дальше, но передумал. Не в первый раз Николя замечал у своего помощника приступы горькой иронии, вызванной недовольством существующими порядками. Разумеется, низкое происхождение и трагическая судьба отца, ставшего жертвой королевских забав (он был смертельно ранен кабаном во время охоты) способствовали его привычке критиковать не только язвы общества, но и причины, их порождающие, в определении которых он часто бывал солидарен с последним парижским нищим. Временами Николя чувствовал, как в его помощнике закипает ярость, и со страхом думал, что будет, если она когда-нибудь прорвется наружу.
— Почему они назвали нас спекулянтами? — спросил Николя.
— Вы же знаете, ходят слухи, что король пополняет свой сундук, спекулируя зерном.
Николя вспомнил об опасениях, высказанных ему мэтром Вашоном.
— Неужели вы верите подобным слухам?
Бурдо покачал головой, словно изумляясь его наивности.
— Я не верю ничему, я подчиняюсь и действую. Разве вы не читали «Королевский альманах» за 1774 год?
— Я никогда не читаю этот альманах, — ответил Николя, — а использую его как справочники, когда надо найти чье-либо имя, должность или адрес.
