Прибыв на улицу Монмартр, он увидел под портиком незнакомый экипаж. Потный раскрасневшийся кучер, сняв камзол, пил поднесенный Катриной холодный сидр. Веселая стайка подмастерьев булочника что-то бурно обсуждала, показывая пальцами на экипаж. На вопрос Николя самый старший со смехом сообщил, что приехала дама, такая толстая, что им всем пришлось помогать ей подняться на второй этаж; а еще у нее со щек кусками отваливались белила, словно мука с хрустящей корочки булки. Охваченный любопытством Николя направился в апартаменты Ноблекура; услышав знакомый хриплый голос, в изумлении остановился на пороге.
— Этот напиток, дорогой мой сударь, действительно сладковат!
— Сладковат? — тревожно переспросил Ноблекур.
— О, да! Он так сладко стекает в глотку, что я тут же вспомнила тот старинный ликер, что так любил наш Николя. А эти лимонные бисквиты! Сама нежность! Надобно вам сказать, я обожаю сладкое.
Просунув голову в приоткрытую дверь, Николя с изумлением увидел Полетту, являвшую собой гору фиалкового цвета шелка и фиолетовых лент; бывшая владелица «Коронованного дельфина» с трудом втиснулась в кресло-бержер, бывшее для нее явно слишком узким. Жизнь на свежем воздухе пошла ей на пользу. Выражение ее, как всегда, набеленного и нарумяненного на скулах лица приобрело своеобразное достоинство и умиротворение, без сомнения, результат набожности и служения бедным, которым она, несмотря на хвори, отныне посвящала свое время. Господин де Ноблекур, в черном фраке и длинном парике, модном в период регентства, похоже, исполнял роль духовника; на коленях у него сладко спала Мушетта, а возле ног — Сирюс; сам Ноблекур имел вид добродушный, но, как прекрасно знал Николя, проницательность никогда не покидала почтенного магистрата.
— Сударыня, — промолвил он, — и все же: чем я обязан вашему визиту?
— Вы очень учтивы и вежливы, мой хороший сударь. Как вы понимаете, я не просто пришла немножко поболтать с вами. Да и решилась я на такой поступок с большим трудом. Давай, двигай, старая кляча, сказала я себе, чем ты рискуешь, если откроешь душу тому господину, о котором тебе столько рассказывал Николя? Я просто измучилась, ломая себе голову, откажетесь вы или нет принять бывшую хозяйку известного заведения. Вы же прокурор! И все же я решилась. Передала заботы о моем доме, то есть о «Коронованном дельфине» одной из своих бывших пансионерок, Сатин. Должна вам сказать, когда-то, давным-давно она была…
— …Подружкой Николя.
— Ах! Ну, оно и к лучшему, раз вы все знаете. Между ними, знаете ли, всегда словно ландыш расцветал…
— Расцветал ландыш?
— Ну, не ландыш, конечно, но чувства были, а временами настоящее пламя разгоралось. Надобно знать, когда я удалилась в Отей, где начала новую жизнь, с улицы Фобур-Сент-Оноре ко мне приходит служанка — помочь моей кухарке. Малышка очень мила и болтлива. Я ее разговорила, а потому в курсе всего, что делается в моем заведении. Она сказала мне, что как-то раз наш Николя наткнулся на молодого человека, и сходство этого молодого человека с ним самим его очень поразило. В общем, он изрядно разволновался. Ну, и как мне казалось, должен был бы задаться вопросом. Сатин узнала об этом и теперь бедняжка прямо больная стала от тревоги.
— Это его сын.
— Совершенно справедливо! Луи, вот как его зовут. Сатин его всегда прятала, из деликатности, из скромности. Подумайте сами, ну какая может быть семья у полицейского комиссара и девушки для утех! А комиссар наш, как говорят, еще и маркиз! Но мальчик отлично воспитан, коллеж у монахов и все такое, как положено! Все сделано, чтобы он далеко пошел.
Николя не слышал продолжения диалога. Сердце его сильно заколотилось, грудь захлестнула волна счастья. Ничто больше не имело для него значения. Он потерял своего старого короля, Сартин вознесся в заоблачные выси, а его собственное будущее покрыто мраком. Отныне ему следует ожидать лишь неприятностей и злопамятства. Презренные куртизаны, те, кто всегда держат нос по ветру и карабкаются наверх посредством интриг, возможно, станут преследовать его и оскорблять, при любой возможности давая ему почувствовать утрату покровителя. Но какое это имеет значение? Отныне иной груз упал на весы его судьбы. В нескольких туазах от него сидела Полетта и своим сочным простонародным языком расписывала достоинства его сына. Более дорогого подарка судьба преподнести ему не могла. Подобно свободному океану, который он созерцал ребенком на берегу в Батце, жизнь забирала и одаривала. И, словно вода покидает берег перед двенадцатой волной, уносящей все, что встретит на своем пути, тоска и тревога разом покинули его. В минуту, когда удача, казалось, окончательно от него отвернулась, судьба подарила ему сына.
