— Это был подарок, который я хотел вручить вам в знак искупления своего дезертирства с праздника. Я понимаю, каким я был неблагодарным по отношению к вам.
— Что вы такое говорите? Мы с вами давно понимаем друг друга с полуслова. Здесь вы у себя. На улице Монмартр дует ветер свободы. Помнится, когда вы только перебрались ко мне в дом, я сказал вам, что в этой маленькой Телемской обители[6] царят свобода и независимость.
Легкое покачивание головы сопровождало его слова; на одухотворенном лице играла добрая улыбка, а крупный красный нос морщился от удовольствия.
— Что с вами случилось? — спросил Ноблекур. — Ваш фрак пропах дешевым пойлом. Он был такой грязный и заляпанный, словно шерсть молодого спаниеля, потерявшегося на набережной Пеллетье. Что произошло, господин комиссар? Почему вы вдруг, изменив своим привычкам, позабыли о своем внешнем виде, о приставшей вашей должности опрятности?
— Увы, вы все правильно говорите, — ответил Николя, ощутивший себя нашкодившим школяром, от которого ждет ответа строгий учитель. — Но я не стану утомлять вас рассказом о своих похождениях.
Ноблекур устремил на него проницательный взор, каким некогда во время судебных процессов смущал обвиняемых.
— В общем, — глухим голосом произнес Николя, — должен сказать, что поначалу я отправился на улицу Верней к госпоже Ластерье, куда меня пригласили на ужин. Но так как госпожа Ластерье не оказала мне должного внимания, я от нее ушел и направился во Французский театр, где давали «Гофолию». Просидев первое действие и успокоившись, я решил вернуться к Жюли. Вернувшись и увидев, какое там царит веселье, я понял, что ошибся. Разъяренный и обиженный, я пошел куда глаза глядят и долго бродил по городу, словно блудный сын, а потом отправился на улицу Монмартр.
— Вы, действительно, вели себя как мальчишка. И это в ваши годы, с вашим-то опытом! Скажите, а в театре вы, случайно, не встретили кого-нибудь из знакомых?
— Встретил — моего собрата по ремеслу, дежурного комиссара Шоре.
Николя отвечал, не задумываясь, но в какую-то секунду сообразил, что вопросы Ноблекура напоминают ему допрос подозреваемого, у которого желают узнать, где он находился и что делал, когда было совершено преступление.
— Могу я поинтересоваться, сударь, почему вы об этом спрашиваете?
Белой, как у прелата, рукой, прокурор погладил себя по отвисшей розовой щеке.
— Ваш острый ум вернулся к вам, Николя, и теперь я могу сообщить вам важную и крайне неприятную новость. Уверен, она вас не обрадует, но я прошу вас сохранять спокойствие, ибо оно вам очень понадобится в ближайшие же часы.
— Что означают ваши слова, сударь?
— Они означают, мой мальчик, что сегодня утром, ровно в десять, за вами явился посланец Сартина. Начальник полиции немедленно требует вас к себе. Бурдо, явившийся справиться о вашем здоровье, очень долго тянул кота за хвост, но в конце концов раскололся. Будьте мужественны! Сегодня, ранним утром, госпожу де Ластерье нашли мертвой. Живущий по соседству врач осмотрел тело и высказал предположение, что женщину отравили.
Через много лет Николя вспоминал, что первым его чувством, возникшим прежде, чем печаль ударила его своим кинжалом прямо в сердце, стал вздох облегчения, словно его наконец отпустили на свободу. Затем внутри у него все сжалось, перед глазами стремительно пронеслись воспоминания о соединявшей их страсти, и он закрыл глаза. Он лежал молча, затаив дыхание, и Ноблекур испугался, как бы у него не отнялся дар речи.
— Отравлена! — наконец произнес Николя. — Вы хотите сказать, что испорченная пища или грибы…
— Увы, нет. Все признаки и находки говорят о том, что отравление совершено с преступными намерениями.
— А никому не пришло в голову, что она сама захотела уйти из жизни?
— Если у вас есть доказательства, что она пребывала в таком отчаянии, что могла решиться на самоубийство, вы должны немедленно представить их, прежде чем те, кому поручено вести это дело, начнут задавать вам вопросы.
Приподняв голову, Николя едва слышно спросил:
— Последний раз… Боже!.. я слышал ее — нет, я не видел ее, поэтому я и говорю, что именно слышал — она смеялась во весь голос, и ничто не указывало на ее намерение покончить с собой.
