Калачов вышел из автобуса на нужной ему остановке и направился к знакомой «китайской стене». Впереди, среди прочих попутчиков, он заметил знакомую девицу и замедлил шаг, давая ей уйти.
В полном одиночестве прошёл арку.
Вошёл в стеклянное парадное, вызвал лифт.
Поднялся на нужный этаж, надавил клавишу.
Пожалел, что без цветов. Отмахнулся: фигня. Ни одним обертоном, ни единым мускулом, — завёл шарманку, но это было уже лишнее, потому что — дверь отворила незнакомая или полузнакомая женщина. Катюша, та самая, но —чужая. От её приветливой улыбки Калачов ощутил в груди пробоину и услыхал лёгкий затухающий свист опустошения... Всё. Сдулся, как матрац. Ну и хорошо. В следующую минуту он был уже в норме — бодро шутил с хозяйкой, тряс руку какому-то заспанному чуваку с бородой, знакомился с гостями. Внезапно из туалета, как чёрт из табакерки, выскочила всё та же девица с остановки. Калачов зажмурился:
— Так не бывает.
— Вы — маньяк, — улыбнулась девица томно.
Она тоже была уже в норме — свежа и вполне дружелюбна. Звали её Ариной. На столике в глубине Катиной мастерской стояли калачовские фиалки.
Ну вот и славно. Уж здесь-то накормят, это точно.
— Ты получил мою открытку? — спросила Катюша.
— Сядь, посиди со мной, — попросил Калачов.
— Сейчас, только выключу газ.
Ушла. Пришла. Но вот позвонили — опять ушла. Через двери было видно — какой-то негр пришёл проститься, он целовал Катюше руки, обнявшись с бородатым чуваком, пел прощальную людоедскую песню. Ушёл. Пришла. Села. Молода, красива, как богиня.
— У тебя новая стрижка — вот что, — обрадованно заметил Калачов. — А я смотрю — что такое?
— Да, — повертела головой. — Как ты её находишь?
— Отпад. Что ещё нового? — Калачов поискал глазами чувака.
— Ты получили мою открытку? — снова спросила она.
Калачов кивнул. У него внезапно пропал голос.
Катюша промолвила с сожалением:
— Ну и хорошо... Скажи только: тебе идея не понравилась или сама открытка?
— Всё было превосходно, спасибо, — выдавил Калачов.
— Почему же ты не ответил? Все ответили.
— Кто это — все?
— Ну почти все — участники мэйл-проекта. Мы посылали штук сорок открыток по России и штук пятнадцать за границу. Пришли потрясающие ответы! Пойдём я тебе покажу.
— Н-нет, я не могу. Чуть позже, ладно?
— Будем делать выставку!
— Я рад.
Катюша насторожилась:
— Что-то не так?
— Нет, нет, всё великолепно. Просто я... голоден.
— Да? Я сейчас. Потерпи минутку, хорошо? У Игоря сегодня гости, я зажарила антрекоты. Как ты находишь Игоря?
— Пока никак.
— У тебя правда всё хорошо?
— Да, всё великолепно.
Она умчалась к антрекотам, а Калачов встал, сказал себе: «В сорок лет ума нет — и не будет», — пошёл осматривать Катюшину мастерскую.
Побродил вдоль стен, ничего не видя, потрогал какую-то вещицу. Застонал: «Боже, неужели это на всю жизнь?!».
— Как вы сказали? — обернулся к нему любезный молодой человек с эспаньолкой.
— Нет, нет... это я так... медитирую.
— Не буду мешать.
«Первым напьётся», — с неожиданной злобой подумал про любезного Калачов.
Когда позвали за стол, он отправился в ванную мыть руки. Долго купал ладони под краном, с любопытством оглядываясь по сторонам и вдыхая запах мыла. Потом вдруг сбросил с себя одежду и встал под душ.
Вышел к столу блестящий от влаги, гладко причёсанный. Там наливали уже по второй, все галдели, любезный был ещё трезв. Калачов напал на антрекот.
Потом все ушли курить. Катюша налила Калачову суп, он и его метнул. Она ему — добавки, он и добавку. Тогда она налила ему водки и велела:
— Теперь рассказывай.
Калачов медленно повернул голову к окну и произнёс, печально глядя вдаль:
— Мечта. Сокровенная мечта каждого идиота — чтобы его выслушали. Чтобы нашёлся где-то дом, где ему дадут супу, водки и скажут: «Ну, теперь рассказывай». И выслушают, не перебивая, его историю. И — всё. И ничего не надо больше.
Калачов хлопнул водки и воскликнул:
— А что, давай откроем в Москве “Центр выслушивания историй”! На коммерческой основе: хочешь облегчиться — плати! Разбогатеем. Психологический фон в столице улучшится. Под это дело правительство субсидию даст — соглашайся!
