Катюша молчала. Калачов повесил голову:
— Извини.
Стали возвращаться гости. «Вам возвращая ваш вам-вам...». Калачов ушёл на балкон. Скоро к нему пришла Катюша — что-то на балконе поправила, села напротив.
— Знаешь, — сказала она, — ты для меня всегда был небожителем, богом.
— Я?!
Калачов оторопел.
—Да. Ты всегда был недоступен, закрыт для смертных.
— Я открыт и изъезжен, как Америка!
— Об этом лучше спроси меня. Ты знаешь как кто? Ты — тибетский лама на скале.
— Я Чебурашка! Я Винни-Пух! Я Крошка Енот—погладь меня! — страдальчески выкрикнул Калачов. — Я Барби...
Катюша смеялась весело и звонко.
Они помолчали.
— Давай я напишу тебе ответ на твою открытку, — предложил Калачов. — Прямо сейчас! Давай! Я оформлю её лучше всех твоих...
— Я знаю. Ты оформишь её лучше всех. Я очень надеялась на твой ответ. Но я не могла его заказывать: немота Рыбки — специфика проекта.
Калачова поцарапала «специфика», но он не возразил, поник послушно:
— Понимаю.
— Да и... нужен почтовый штемпель.
— Ах, штемпель... Нуда, тебе нужен штемпель.
— Такой жанр.
— Ну так я вышлю открытку тебе из Берлина — хочешь? Вот с таким штемпелем!
— Ты летишь в Берлин? —заинтересовалась Катюша.
— Да. Завтра.
— Я ничего не заказываю.
— Я всё понял: немота Рыбки.
Она улыбнулась и ушла к гостям.
Калачов зажмурился и слегка стукнул головой о стену. Стена была колючей. Калачов вздохнул и пошёл в туалет.
Из туалета навстречу ему выпорхнула девица с остановки — кажется, Арина, да, Арина, — уже косая.
— Мущина, когда мы с вами поговорим о судьбе?
— Я ещё не выкурил свою последнюю сигарету.
Туалет не запомнился. Снова комната. В комнате кипит концептуальная дискуссия:
— Тут тебе не там!
— А ты купи слона!
— Тут тебе не там!
— А ты купи слона, чё ты.
— Тут тебе не там! — кричит бывший любезный молодой человек с эспаньолкой на лице, теперь он растрёпан и пьян отменно. — Тут тебе не там!
Слона ему насмешливо рекомендует грузный старикан в майке с портретом леопарда на животе. Он вертит в руках блестящие наручники и обсуждает с бородатым Игорем их дизайн и эргономику.
Игорь — безнадёжный интеллектуал, назад ему хода
нет.
А вот Калачову — есть: и назад, и вперёд, и вбок — Калачов свободен. Он может позволить себе роль клоуна, а этот ваш Игорь — никогда. Жизнь Игоря — труба: только вперёд. Свою неволю он будет называть целеустремлённостью. Катюшу жалко.
Катюша счастлива. Ей кажется, что Калачов присоединился к гостям. Она обманывается. Калачов осушает чарку за чаркой, смеётся, что-то говорит —а сам чувствует себя ламой на скале. Хуже — отцом Фёдором, устремившимся за колбасой и позорно застрявшим.
Прибыл спасатель — лысый хиппи Серж. Ну правда: действительно —хиппи, но волосы вылезли напрочь — такая вот подлянка со стороны обожаемой природы. Драма.
Серж, как положено —обкуренный, сразу направился к Калачову, безошибочно чуя ауру «буддиста» (и именно в кавычках — т.е. облажавшегося).
Калачов тоже издалека оценил нового гостя. Запел форте «Стробэрри Филдс форэва», поднялся навстречу, обнял Сержа, как старого друга: «Ну, как там везер?» — «Файн», — отвечал Серж, даже не пытаясь вспомнить, знакомы ли они. Булькнула водка, потекла неспешная беседа на англо-блатном эсперанто.
Ступенька в сознании, и вот Сержа уже нет нигде, и это неважно.
Люди уходят, люди приходят — работа стоит.
— Что у тебя стоит? — хохочет Арина, да, это — она.
— Что надо.
— А-а, — хохочет ещё пуще. Настроение хорошее.
Они едут в автобусе обнявшись, потому что качает.
Калачова понесло, он чешет ватным языком, не умолкая:
— ...«Вовнутрь открывается» — это хорошо. Сказал Господь Бог и открыл дверь наружу. Нет, у нас в Германии всё не так. У нас — айнунтцванцихь фирунтзипцихь!
— лучше в руке синица, чем под кроватью «утка». Сказал один древний перс. В Персии утки водятся? Смотри — у меня рука к поручню примёрзла! Я вчера был на презентации Джойса, это психиатр известный, он себе обрезание сделал, чтобы смоделировать синдром Ван Гога, не привлекая лишнего внимания. Ну, ты понимаешь. После презентации хожу, мучаюсь в ожидании угощения. Подскакивает какая-то администраторша: «Ну вы едете или нет?!” — мне. Я: «Конечно! Давно пора». Она: «Слава Богу! Хоть один здравомыслящий человек остался», — это она мне говорит. Я сразу подрос на вершок, а она дальше: «Я беру билеты на 22-30. Где все ваши?». Я смотрю на неё вот так. А она: «О Господи, это Голгофа!». Чё к чему? Нет, Аринка, ты можешь мне объяснить? Хватает меня, голодного, суёт в тачку, везёт на Казанский вокзал и сажает в поезд к психитрам. Полный поезд психиатров! Прикинь, какой шизняк они там устроили. Ещё поезд от перрона не отошёл — я уже был сыт, пьян и почти кандидатскую защитил. Как это... Синкопы ассоциативного ряда слаборефлексирующего бомжа в режиме разнузданного гусарства. Овации — еле ушёл. Спрыгнул где-то возле Агрыза. Это какой город?
