удивление, но был он и дружелюбным, манящим, - случилось чего? Он посторонился,
жестом предлагая Карьерову войти. - Удивительный ты человек, право! То не
появляешься подолгу, а то вдруг на ночь глядя… с водкой… с мешком! А в мешке что -
закуска? - Манн хохотнул и от души хлопнул Карьерова по плечу. - Вот чудной! Да ты
проходи-проходи, не стой столбом, раздевайся, возьми вон там на полочке тапки, - и
длинным бугристым пальцем указал он на пару тапочек, испещренных все теми же
штурвалами и ужасающими Карьерова знаками, - а я сейчас сварганю нам закуси какой,
коль тебе из мешка доставать неохота. Моя-то вот уж две недели как у матери гостит…
ейной, - последнее просторечное слово Манн выплюнул, как показалось Карьерову, с
какой-то гнойной злобой, - вот, значит, а я тут бирюкую! Ну, давай, раздевайся и проходи
на кухню! - он попытался было принять из рук Анатолия Федоровича мешок, но
последний крепко прижал его к себе и так озверело зыркнул на Манна, что тот отступил
на шаг.
-Ну ладно, ладно, я на кухне, - басанул он и был таков. Провожая ненавистную спину
глазами, Карьеров в ужасе уставился на криво намалеванное слово «АПОП» на халате.
«Что же это такое? - думалось ему, пока он снимал ботинки и втискивал опухшие ступни в
тапки, - как же он может так? Это подло! Подло!»
- Подлец! - пискнул он, впрочем, про себя, входя в маленькую, уютно обставленную
кухню.
Виктор Степанович Манн, злодей и дегенерат, уселся за стол, откинувшись на спинку
стула с полукруглыми ножками. На тарелке аппетитной горкой красовались колбаска,
ветчина и сыр. Рядом, на небольшом блюдце, кружком расположились бутерброды с
красной икрой. Хозяин дружелюбно поглядывал из-под кустистых бровей и делал
приглашающие жесты, указывая при этом на небольшую табуреточку напротив.
После секундного замешательства Анатолий Федорович в один шаг преодолел
расстояние до стола, поставил по центру бутылку водки и присел на табурет. Поерзав, он
положил локти на стол, задумался было, но, опомнившись, схватил с блюдца бутерброд с
красной икрой и, запихнув его в рот целиком, некоторое время сосредоточенно жевал,
глядя вбок и несколько вверх.
Манн с прищуром наблюдал за старинным другом. Крякнув, он взял в руки бутыль с
водкой, резким движением открыл ее и разлил мутную жидкость по стаканам. После
придвинул один из стаканов Карьерову и медленно кивнул, лукаво улыбнувшись.
Анатолий Федорович, давясь бутербродом, поднял стакан и, обхватив его край губами,
принялся лакать водку как воду. Жидкий огонь разлился по желудку. Он рыгнул, снова
почувствовав вкус пережеванного бутерброда во рту и поставил стакан на стол.
Манн, хмыкнув одобрительно, легко прикоснулся донышком своего стакана к краю
пустого стакана Карьерова и, прикрыв глаза, опрокинул содержимое себе в пасть. С
ужасом Анатолий Федорович наблюдал за тем, как несколько маленьких жаб, почти
незаметных в мутной сивухе, проскользнули в рот Манна. Последний сглотнул,
ухмыльнулся и тотчас же разлил по новой.
Карьерова начала бить нешуточная дрожь.
Закусив сырокопченой колбасой, Манн уставился на Карьерова и забасил:
- Вот ты не зря, Федорович, с собой всюду таскаешь этот мешок. Пусть и не
заглядываешь в него никогда. Но ведь умом-то, умом ты понимаешь, что все в твоей
истории неспроста. И бабка эта и прочее. Ты вот спишь и спишь большую часть своего
времени, во сне ворочаешься, а на другом конце вселенной, глядишь, пирамиды сносят, к
примеру. Ты не балуй, - рявкнул он вдруг и ударил кулаком по столу так, что посуда на
секунду оторвалась от поверхности и даже, как показалось Карьерову, зависла в воздухе, -
ты думай. Черви земные и те поцелеустремленней будут. Вот тебе задачка: как
называется мужик, который постоять за себя не может, даже если ему в лицо говорят, что
он из грязи фекальной сделан и формой напоминает рог носорожий, прости Господи? А?
- Э-э, - Карьеров дрожал. «Надо сказать, сказать ему про жену!» - кричал кто-то слабый, полузадушенный в сердце его. Но вместо этого непослушными пальцами принялся он
лезть в мешок. Там спрятал он омерзительную книгу, открывшую ему глаза на
