ему, что по сводам подворотни по-паучьи ползает мертвая старуха-букинистка.
Отвернувшись в сторону дороги, чтобы прогнать морок, он тотчас же опустил взгляд,
упершись в асфальт. Ему показалось, нет, он точно увидел, как между проезжающих
черных от сажи машин юрко лавируют дети, преследуемые крабообразным существом, в
живую ткань которого невероятным образом вплетена детская горка.
- Морок, ложь! - бормотал Анатолий Федорович. - Надобно к Манну, там разберемся.
И он упрямо шел вперед, со стороны напоминая пловца, плывущего против течения.
Дом Манна Карьеров узнал сразу по характерным трапециевидным очертаниям.
Элегантная шестнадцатиэтажка была устремлена ввысь, исполнена грации. Возвышаясь
над заросшим бурьяном пустырем, белоснежный красавец-дом выглядел неуместно, как
при плохом монтаже.
Перед домом, в ржавом ларьке, Карьеров купил, не ведая зачем, бутылку с мутно-
коричневым содержимым, на этикетке которой было, впрочем, написано «Водка», и
несколько сигарет поштучно. На губах его появилась надменная улыбка и, припадая на
левую ногу, он потрусил к шестнадцатиэтажке.
В подъезде было темно и воняло настолько свирепо, что Анатолий Федорович на миг
потерял было сознание, но воспряв духом, кряхтя, принялся подниматься по скользкой
лестнице. Под ногами чавкало. Ухватившись рукой за перила, Карьеров тотчас же с
омерзением отдернул ладонь, почувствовав ледяную слизь.
На площадке между вторым и третьим этажами в проем выбитого окна ярко светила
полная луна, напоминавшая одутловатую голову утопленника. Звезды холодной россыпью
сифилитической сыпи устилали тяжелый гнойный небосвод. Переводя дух, Карьеров не
мог не заметить грубо намалеванную чем-то жирно-коричневым надпись на стене.
Растекающиеся, неровные буквы складывались в тревожное слово «АПОП». Анатолий
Федорович вздрогнул, плюнул отчего-то себе на руку, растер плевок и, расправив плечи, упрямо побрел наверх.
Пятый этаж манил ледяным зевом. Тонкие лучи болезненного света исходили из глазков
дверей, одетых в дешевый дерматин. У двери ненавистного Манна Анатолий Федорович
остановился, помедлил немного, глядя на затейливый узор трещин на стене в неровном
лунном свете, и, протянув руку нажал на звонок. В гулкой тишине подъезда, нарушаемой
лишь чьим-то тяжелым дыханием на верхней площадке, дребезжащая трель звонка
прозвучала оглушительно громко, острой бритвой резанув по ушам Карьерова. С
удивлением отдернул он палец, но тотчас же снова позвонил, поражаясь собственной
наглости.
-Иду, иду! - раздалось из-за двери. Карьерову почудились шаркающие или даже ползущие
звуки, словно тот, кто находился за дверью, за неимением ног подтягивал змеиное тело к
двери. После холодный свет глазка сменился тьмой, когда хозяин квартиры прильнул к
нему с другой стороны.
- Кто там?
Анатолий Федорович ухмыльнулся недобро и помахал зачем-то бутылкой перед глазком.
- Степаныч, открывай, это Толик, - брякнул он развязно.
Ответом ему была неловкая тишина. Омерзительный змееподобный Манн, испугавшись
праведного гнева Карьерова, не спешил открывать.
-Э-э, Федорыч, ты что ль? - неуверенно произнесла дверь.
-Открывай, Степаныч, - с нетерпением притопнул ногой Карьеров, - я это, кто же еще.
Раздался скрежет давно несмазанного замка, и дверь открылась. На пороге, в ярком свете, возвышался предатель Манн. Был он гладко выбрит, одет в теплый халат сложного
покроя, обут в тапочки с вышитыми штурвалами и еще какими-то символами,
непонятными и отчего-то внушающими смутную тревогу. В правой руке Манн неведомо
зачем крепко сжимал зажженную свечу, левая была сжата в кулак и свободно висела вдоль
тела. Хмыкнув и поиграв желваками, Манн уставился на Карьерова, насупившись, из-под
очков в золоченой оправе.
Карьеров молчал, уставившись на тапочки двуличного друга. Отчего-то остро захотелось
сходить по большому, он даже присел, несколько разведя бедра, будто собирался
осуществить это желание незамедлительно. Вспомнив о предлоге, он поднял было руку с
бутылкой, но тотчас же безвольно опустил ее и засопел.
-Что такое, Федорыч? - зычным баском промолвил Манн, в голосе его угадывалось
