Она трещит, распахивается, и Толстяк в своем неудержимом порыве исчезает в сумерках комнаты...
Мы слышим грохот бьющегося стекла и вопль.
Это Берюрье, влетев в комнату, переворачивает стол, на котором стояла ваза с цветами. Цветам ничего,— они искусственные. С вазой хуже! И голова моего преданного компаньона украшается еще одной шишкой.
Болемье лежит в постели на спине. Застывшие глаза, посиневшие губы... Он мертв...
— Отравлен,— констатирует Пино.
— Ты думаешь?
— Да. Я даже могу назвать яд... Это... Нет, никак не вспомнить.— Пино почесывает голову, вызывая снегопад перхоти на чудом уцелевший воротник пальто.— Это яд почти мгновенного действия... Он без запаха и вкуса... Глотаешь его, и через час с лишним отказывает сердце.
Служащий «Терминуса» начинает причитать:
— Какая неприятность!
— Когда он появился в отеле?
— Около пяти утра.
— Около пяти... Скажите, он был с чемоданом, с сумкой?
— У него ничего не было.
— Даже пакета в руках?
— Даже пакета! Он сказал мне: «Я ненадолго!»
Несчастный! Он пришел в отель уже после встречи с инкогнито. Я полагаю, что у поезда его встретил агент Гранта. Потом они зашли в буфет, чтобы уладить свои дела... Агент талантливо сработал, без прокола. Немного яда в стакан с соком. А через час — пожалуйста: готовьте венки!
— Серьезное дело! — оценивает ситуацию Толстяк, потирая шишку на голове пятифранковой монетой.
Я тщательно осматриваю одежду умершего, аккуратно сложенную в кресле. В кармане пиджака нахожу сверток. В нем десять тысяч долларов в крупной купюре... Плата за измену!
— Приехали,— говорю я своим соратникам.— А вы,— обращаюсь к хлюпающему носом дежурному по этажу,— позвоните в полицию.
Мы уходим. Спуск в лифте в этот раз для Пино заканчивается благополучно.
* * *
Вокзальный буфет всегда полон посетителей. Заметив с порога тяжелый, словно пятитонное колесо взгляд кассирши, направляюсь к ней.
— Мадам, не заметили ли вы сегодня под утро двух посетителей в вашем буфете? Один из них должен быть похож на одного из этих, что на фотографии.
Бросив на нее беглый взгляд, кассирша уверенно произносит: «Вот этот!», показывая пальцем на Болемье.
— Скажите, а как выглядел его собеседник?
— Это была женщина!
Очень любопытно; я не ожидал появления женщины в этой истории «А ля укуси меня невропатолог!»
— Как она выглядела?
— Она была в трауре...
Кольнуло в сердце:
— То... есть...
— Она была в черных одеждах, а на голове шляпа с черной вуалью.
— Значит, ее лица вы не видели?
— Нет... Они заняли вот этот столик в углу. К тому же дама сидела ко мне спиной.
— И долго они были здесь?
— Не очень. Они перекусили. Потом этот месье, что на фотографии, подошел ко мне, желая купить турецкие сигареты. Наверное, для дамы.
«А в это самое время женщина в трауре добавила в стакан с соком крысиного яда».
— Что было потом?
— Они вскоре ушли.
— Рост дамы? Высокая, худая?
— Средняя.
— Очень существенная примета! Ну, а что-нибудь необычное в ее облике вам бросилось в глаза: горб, например, костыль?
Буфетчица хохочет:
— Этого бы я не могла не заметить!
С этой уродины больше ничего не вытащить, даже часа любви!
Своих джентльменов я нахожу у барной стойки. Перед каждым из них стоит по стакану «Мюскаде»[24] Пино опережает меня своим аргументом:
— Говорят, что это вино хорошо промывает почки!
— Вам бы лучше промыть головы,— подаю я им дельный совет и прохожу мимо к телефонному аппарату, чтобы позвонить Старику.
— Сан-Антонио, это очень важно! Вы должны найти документы!
— Но как, шеф? Следы оборвались! Через час корабль снимается с якоря... Двенадцать тысяч пассажиров, половина которых уже на борту...
— Садитесь и вы!
— Что?
— У вас будет целых шесть дней, чтобы найти того, кому были переданы документы и макет. Поймите, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они попали в Нью-Йорк!
— Но, шеф, у нас ни виз, ни паспортов, ни денег! Как же мы сядем на корабль?
— Я организую!.. Вас будут ждать на посадке...
— А мои люди?
— Вы берете их с собой! Три флика на борту,— это не так и много!
Старик полон энтузиазма и решительности довести дело до конца. Я бы мог еще сопротивляться, если бы не знал, что это бесполезно.
