— Душ Шарко, — задумчиво сказал Михалыч, — пробирает снаружи желудок, как лапша «Доширак» изнутри. Камасутра, самосуд, светлой мудрости сосуд.
В этот момент он походил на героя-романтика в исполнении Владимира Высоцкого. Все они тогда пили яблочную водку «кальвадос», а когда 60-е годы превратились в 90-е, вступали в партию «Яблоко».
Можно и так сказать, что наши отцы делали историю в виде трагедии, а наши сыновья повторяют ее в виде фарса. Но нам, далеким от политики, от этого вовсе не смешно.
До того мне приятны эти люди, Михалыч и Тата, что я молчу, жмурюсь, будто пью чай «Ахмат» с медом и лимоном. Мне очень нравится, до состояния невесомости, что не нужно записывать за ними их реплики, правда, я по профессиональной привычке надеюсь набрести на оригинальный сюжет. Но как потом опубликовать куски их жизни, чтобы не обидеть? Моя муза злая и далеко не всем доставляет радость. Конечно, если бы я написал лирическое стихотворение и подарил Тате, она бы не дулась. А вот рассказ про то, как она с гостями тесты решала, покоробил. Правда, обида потихоньку проходит. И еще мне безумно нравится, что не надо сочинять ни для Михалыча, ни для Таты речи, спичи и тосты, они блестяще обходятся своими и за словом в карман не лезут по причине умеренного безденежья и пустоты карманов. Не надо брать у них интервью, вкладывая в их живые уста фанеру.
У меня с собой миниатюрный магнитофон, но я не записываю, что говорят мои собеседники. Я включаю воспроизведение, и с пленки исходит «тук-тук, тук-тук, тук-ту, тук-тук» — запись вагонных колес. Под их стук в вагонном купе люди становятся откровенны, рассказывают такое, что щемит душу. А если еще включить потихоньку старые песни о дорогах в исполнении Руслановой или Шульженко, начинает происходить нечто такое непостижимое и неподвластное уму. Нет, недаром говорят, хорошее путешествие заменяет чтение умной книги и дает гораздо больше удовольствия, чем распитие спиртных напитков.
Современная псевдомузыка, заполонившая радиоэфир, тоже насквозь заполнена ударными. Но она заставляет вспоминать не о взлетах духа, а о современных кухарках, управляющих государством, и о некоторых их них, кто как-то не вошел в число управляющих, а пишет с той же гениальностью музыку, наполняя эфир кастрюльным грохотом, либо аранжируют ее, при этом еще и что-то варят и жарят в объектив телекамеры, пуская слюнку, вряд ли съедобное.
Михалычу приходится на уроках говорить день за днем, с утра до вечера о писателях и поэтах, прославивших Отчизну, порой завидуя ребятам, которые впервые откроют основополагающие книги, над вымыслом слезами обольются и будут до колик хохотать над Гоголем.
А я уж не могу так посмеяться, поскольку все смешное уже прочитал, а нового под луной ничего нет. Приходится заниматься самообслуживанием.
Мой дом — моя крепость, а у меня ниже 40 градусов крепость не опускается.
Реклама
На другой день с Михалычем и Татой втроем отправились в роскошный приладожский лес, который подступает к самому их дому. Я все еще Магаданом брежу. Там тоже лето подкатило. Во всяком случае, живая природа в виде моего кота кейфует, катается на спине, да и сам я распечатал наконец-то форточку. Вот и молодая докторша говорила, что настала пора, когда многим ее пациентам не надобятся таблетки от депрессии, даже можно пригасить эйфорию, чтобы избавить от ломки.
Решили дойти до Ладожского озера. Минут двадцать пути. Блаженные дни, начало отпуска, сколько еще предстоит увидеть, ощутить и купить!
Хорошие трехмерные виды, воздух, солнышко, небо яркое, с зеленцой — от елок и сосен. Из-за обилия кислорода зрение будто бы проясняется, цвета приобретают пастельную нежность. Для фотосъемки на пленку «Кодак» лучше не придумаешь. Деревья и трава здесь зеленее, чем в Магадане, без черного фона кислородной недостаточности.
Лес поет. Сколько песен написано о деревьях, те будто бы знают об этом и ведут мелодию на все лады, а душа моя им подпевает. Под окном стоит, качаясь, горькая рябина, мечтает к дубу перебраться. Сережка ольховая. Где-то на сопках багульник цветет, кедры вонзаются в небо. То березка, то рябина, куст ракиты над рекой. Клен ты мой, опавший. В лесу родилась елочка. Шумел кишмиш. Голова кругом идет.
