– Вот гора идет!
Те, кто ближе был к Афоньке, услыхали, догадались и от копны к копне, от серпа к серпу, от граблей к граблям обежало все поле:
– С червячком стручочек съела!
Урожай был на господских полях. Урожаю, хоть и чужому, всегда рады бывают крестьяне. Радостно встретили в полях и радостно проводили князя с княгиней, как и в былое доброе время.
С этого дня княгиня в поле больше не показывалась. Князь верхом объезжал поля, считал копны и сидел в пыли на гумне, когда молотили хлеба, и вечером сам с балкона выдавал распашонкам квитки и делал наряд. Былые счастливые времена подошли, когда князья управляли хозяйством, а княгини в глубине сада цветы сажали.
Кто знает, быть может, и тогда, как теперь, княгини, сажая цветы, управляли невидимо князьями? Простому народу казалось, будто князь хозяйствует, народ не ведал, что делается с другой стороны дома, на террасе, выходящей в сад. Там, в тиши вековых лип, князь давал отчет за день: и сколько вышло снопов в новом скирду, и сколько зерна свезли в амбары, и каков умолот, и какова поденная плата, и много ли в половень свалили мякины, и сколько с мельницы привезли отрубей. Простой народ не знал, что бывало на террасе, окруженной цветами, когда рассеянный князь что-нибудь пропускал, – а он всегда забывал об отрубях и мякине, – как он глаза отводил от больших строгих глаз княгини, как тупился и боялся весь вечер встретиться со страшными черными глазами: раздражать княгиню было опасно.
Но мало-помалу князь привык ко всему, меньше стал забывать, меньше к осени было и работы. Княгиня становилась все спокойнее. А когда позднею осенью все окончилось, и Марфа рано с молитвою стала запирать на железный крючок дверь дома, – князь и княгиня ворковали, как голуби, не о древнем страшном князе Юрии, а о будущем, маленьком. Весною княгиня простилась с князем и вместе с Марфой уехала говеть в один большой город, где было много знаменитых врачей. Уезжая, княгиня давала всякое подробные наказы рассеянному князю, советовала повнимательнее следить за распашонками, а в городе на службе – за чиновниками. О себе княгиня обещала известить краткой депешей: если князь родится, в депеше будет слово клевер без подписи, если родится княжна – слово «тимофеевка».
– Еще проще! – посоветовал князь, – «овес» или «пшеница».
Это понравилось княгине, и хотя стоило одинаково, но показывало внимание князя и его большие успехи в хозяйстве. Садясь в экипаж и уже совсем простившись, она освободила руку из-под множества вещей, нежно потрепала князя по щеке и сказала:
– Как поправился, румяные щечки!.
– Овес или пшеница? – пошутил еще раз на прощанье князь. Кучер обернулся, подумал его спрашивают: «Захватил ли он довольно овса лошадям».
– Овса много взял, – сказал кучер, – а не хватит, прикупим: овес нынче дешевый.
Весело посмеялись князь с княгиней словам кучера, и коляска тронулась.
Семибратский курган лунною ночью высоко поднимается над Ведугой, и старый дуб ветвями неба касается. Звезды собираются к заповедному дубу, и все небо служит лунную всенощную.
Лунною ночью от белой монастырской стены отделяется дед с серебряной бородой и закидывает удочку в серебряную реку. Укроется месяц, водяному деду темно, поплавка не видно.
– Свети, месяц! – вымолвит дед.
Светило покажется. Звезды собираются к священному дубу молиться. Не вместе ли с благоверным князем Юрием, зарытым в Семибратском кургане, молятся звезды, собираясь у старых ветвей, не о нашей ли печальной земле звезды молятся и просят Бога дать ей нового великого князя?
Кто видел серебряного дедушку у реки лунною ночью, тот и утром узнает его в толпе черных монахов у Святых ворот. У старика в руке длинная удочка, в руках корзинка и в ней извиваются серебряные рыбы. Дед рассказывает монахам смешное о рыбе Марине и о змие Дреколе; монахи веселеют, мальчик-послушник начинает, шаля, бросать камешки в стену, а звонарь птичкой заливается в малые колокола. По доске, проложенной от Святых ворот к храму, монахи уходят один за другим, оправляясь, подбираясь у паперти. А у Святых ворот только мальчик с ангельским ликом большим топором обрубает весенний слежавшийся снег и дед куда-то плетется возле самой стены.
