Ухабистая дорога шла то вверх, то вниз, то приближалась к кромке моря, то петляла среди виноградников. В ночной тишине было слышно, как шелестит листва, журчит ручеек, шуршат ежи в траве. Из-за облаков выглянула серебристая полная луна, и им показалось, что они попали в какой-то другой, таинственный мир по ту сторону туч.
Потом выехали к небольшой бухточке. Лунный свет серебрил недвижную гладь моря. Ландо остановилось, и на миг Пакизе-султан и доктор Нури ощутили необъятное безмолвие Вселенной.
Из темноты показались охранники и гребцы, помогли королеве и премьер-министру спуститься на каменистый берег, где пахло ракушками и водорослями. Там у маленького причала их ждала лодка. Она вывезла путников в отрытое море, где уже начиналось легкое волнение. Они перебрались в лодку побольше, в которой, кроме гребцов, сидел еще один человек. В нем супруги, несмотря на темноту, узнали секретаря Мазхара-эфенди.
Когда лодка двинулась дальше в открытое море, секретарь, указав вперед, во тьму, сказал, что совсем скоро они доберутся до «Азизийе», который встал на якорь еще при дневном свете.
Да, они не ослышались: «Азизийе»! Тот самый корабль, что доставил их вместо Китая на Мингер, тот самый, на борту которого они встретились с Бонковским-пашой. На какое-то время супруги замерли, молча глядя друг на друга. Им казалось, что они видят сон; в их душах боролись любопытство и страх. Позже Пакизе-султан напишет, что оба они почувствовали себя так, будто вернулись в детство, ибо их, как детей, везли куда-то без их согласия.
Однако вскоре в лунном свете проступил темный силуэт «Азизийе». Лодка ускорила ход и подошла к площадке спущенного с борта белого трапа.
В тени корабля было темно, хоть глаз выколи, но доктор Нури все же разглядел, как их чемоданы поднимают на борт. Пакизе-султан уже готовилась ступить на трап, когда секретарь Мазхара-эфенди встал в качающейся лодке и официальным тоном обратился к супругам: «Ваше величество, ваше превосходительство! Судно „Азизийе“ заберет вас из места вашего временного пребывания и продолжит свой путь – сначала в Александрию, а потом в Китай. – Лодку вдруг осветила луна, а секретарь, почтительно поклонившись, прибавил на прощание, глядя скорее на королеву, чем на доктора Нури: – Мингерская нация вам благодарна!»
Эти слова еще звучали в ушах Пакизе-султан, когда она ступила на палубу. Пассажиров так же церемонно и с улыбкой, как в прошлый раз, встретил все тот же русский капитан. Во всех каютах, в том числе и там, где они ужинали с Бонковским-пашой, горел свет, словно бы для того, чтобы напомнить им, что они попали в совсем другой мир. Пока Пакизе-султан и доктор Нури располагались в своей старой каюте с панелями из красного дерева, где провели вместе столько счастливых часов (здесь по-прежнему пахло кожей и пылью и все так же поблескивали зеркала и позолота), корабль тронулся в путь. Пакизе-султан сразу же вышла на палубу – ей хотелось взглянуть на Мингер с моря. Ее глазам предстал тот самый «несравненный» вид, о котором весь XX век будут рассказывать своим читателям путеводители по Леванту.
Пока «Азизийе» шел вдоль тянущегося с севера на юг горного хребта Эльдост, Пакизе-султан любовалась острыми вулканическими пиками. Затем луна зашла за облака, и все вокруг погрузилось во тьму. Подумав, что больше никогда не увидит Мингера, Пакизе-султан загрустила, но вскоре заметила тусклый мигающий огонек Арабского маяка. Тут вновь засияла луна, и королева различила островерхие башни крепости, а за ними – величественную Белую гору. Но продлилось это недолго, ибо луна снова спряталась за облаками. Пакизе-султан долго еще со слезами на глазах вглядывалась в темноту, надеясь в последний раз увидеть Мингер, а потом вернулась в каюту.
