Для того чтобы на острове снова пошла та же жизнь, что была до эпидемии, требовалось возобновить пароходное сообщение, а для этого, разумеется, надлежало восстановить телеграфную связь острова с миром. Девятнадцатого октября, как раз во время представительного совещания, которое доктор Нури созвал для обсуждения этого вопроса, весь Арказ услышал громкий, пронзительный пароходный гудок.
Некоторые из министров и консулов, сидевших вокруг большого стола, вскочили на ноги. Двое бросились к окну, а остальные пытались разглядеть корабль со своих мест. Прозвучало еще два гудка, на этот раз более продолжительных.
Собравшихся охватило волнение. Что это за пароход? Как он прорвал блокаду? Консулы пытались по звуку гудка угадать название судна и компанию, которой оно принадлежит, и даже заключали на этот счет пари, но некоторые, вместо того чтобы радоваться, тревожились и твердили, что следует опасаться вражеского нападения и резни. В мире было немало империалистических держав, способных под видом мирного грузового судна направить к далекой мятежной колонии корабль, битком набитый свирепыми, вооруженными до зубов головорезами. Но нет, разве мог этот пароход, чьи гудки напоминали ласковую песню, приближаться к острову с такими дурными намерениями?
В то самое время, когда эхо подхватило пароходный гудок, Пакизе-султан находилась на первом этаже Дома правительства и наблюдала за тем, как назревает ссора между двумя всем известными старыми сумасшедшими – греком Димитриосом и Серветом-верижником. Королеве не хотелось, чтобы полицейские прогоняли горожан, которые после окончания эпидемии стали приходить к Дому правительства в надежде увидеть ее, подать прошение, вручить свое скромное подношение или просто поцеловать руку (некоторые верили, что демона чумы прогнала именно эта женщина двадцати одного года от роду). По ее распоряжению на первом этаже освободили пыльное документохранилище, окно которого выходило во внутренний двор, принесли туда кресла, стулья и стол из орехового дерева, на стены повесили отретушированные портреты Командующего Камиля и Зейнеп, а также карту Мингера – и получилась приемная, в которой королева каждый день по два часа внимала чаяниям подданных.
Она выслушивала горожан, которые разыскивали пропавших во время чумы родственников, или никак не могли выставить из своих домов захватчиков, или же просили устроить на работу, а то и помочь деньгами. Сварливый Сулейман-эфенди хотел положить конец своим бесконечным тяжбам о колодце и границах земельного участка. Одни показывали свои болячки, до которых во время чумы докторам не было дела; другие добивались разрешения немедленно покинуть остров, предоставить для этого шхуну и даже продать билеты; третьи молили простить им налоговые недоимки или как можно скорее дать возможность отправить телеграмму. Одна нервная пожилая жительница Турунчлара даже обратилась к ее величеству с просьбой подыскать для дочери хорошего мужа. Пообщавшись с Пакизе-султан, все убеждались, что она очень добросердечная, искренняя и беззаветно любит своих подданных.
Часть горожан, что выстраивались в очередь, лишь бы увидеть свою королеву, составляли простодушные, верные ее почитатели. Они ничего не просили, им хотелось только посмотреть на ее величество, поцеловать ей руку или же преподнести инжир и грецкие орехи из своего сада. Однажды пришли вместе с матерью две молодые девушки, и старшая из сестер так разволновалась, что покраснела до корней волос и не смогла сказать ни слова.
Двое пожилых сумасшедших были как раз из таких почитателей. Всю эпидемию они просидели дома, дотянув с помощью родственников до окончания чумы, а потом, выйдя на улицу и увидев друг друга, не стали устраивать обычную перебранку, а вместо этого завели дружескую беседу, улыбаясь от счастья, – ведь им удалось выжить.
Как и многие другие, сумасшедшие пришли в Дом правительства, чтобы прочитать королеве, годившейся им во внучки, свои стихи на турецком, греческом и мингерском и преподнести ей по корзинке инжира и грецких орехов. Ожидая своей очереди, они начали слегка толкать друг друга, а потом и переругиваться на трех языках. Одни говорили потом, что их подначивали окружающие, другие же считали, что эти двое просто не умели делать ничего другого, поскольку народ любил их как раз за такие вот стычки и громкие перебранки на виду у всех.
