Те дервиши Халифийе, что не верили в смерть шейха и не допускали мысли о погребении его в извести, могли поднять мятеж. К счастью, новый шейх (и бывший премьер-министр), еще не избранный официально, уже держал в узде горячих молодых смутьянов. Некоторые историки пускаются в пространные рассуждения о том, что мюриды шейха Хамдуллаха и дервиши некоторых дружественных ему текке никак не могли смириться с тем, что его похоронили в извести. В их работах высказывается мнение, будто последователей тариката Халифийе всячески подзуживали сторонники возвращения острова под власть турок и Османской империи, которым хотелось, чтобы на Мингере вспыхнули мятежи и присланные Абдул-Хамидом броненосцы подвергли бы остров и его столицу бомбардировке. Однако мои коллеги сгущают краски. Историческая истина заключается в том, что все было далеко не столь мрачно.
Утром во вторник, 27 августа (когда от чумы скончалось пятьдесят три человека) при первых звуках салюта в честь воцарения Пакизе-султан доктор Нури отлучился из своего кабинета, зашел в гостевые покои (благо, напомним, они располагались на том же этаже) и, расцеловав жену в обе щеки, поздравил ее со вступлением на престол.
– Я счастлива, – сказала королева. – Интересно, дойдет ли эта новость до моего отца?
– Рано или поздно эту новость обязательно узнают во всем мире! – заверил доктор Нури.
В отличие от большинства предшественников, занимавших высшие посты в государстве, особенно Командующего Камиля, супругов не слишком впечатляли их громкие титулы.
Итак, дамат Нури спросил у доктора Никоса, как, по мнению этого последнего, надлежит реорганизовать Карантинный комитет, чтобы деятельность его была эффективной. Доктор Никос не то раздраженным, не то жалобным тоном заявил, что навести порядок будет очень непросто:
– Если бы шейх Хамдуллах не умер от чумы, никто и не заикнулся бы о возвращении карантина, запретов и санитарной изоляции. Не струхни так называемые министры Ниметуллаха-эфенди, набранные из лавочников и ничего не смыслящие в управлении государством, когда стали получать угрозы, сам он нипочем не согласился бы вернуться в текке.
Присев за стол, они обговорили состав нового кабинета министров.
– Теперь это будет не какой-то заурядный карантинный комитет, какие есть в каждом османском вилайете, – объявил доктор Никос. – Для независимого государства, как известно, весьма большую важность представляют вопросы безопасности и сбора информации, а потому необходимо, чтобы в нашем Карантинном комитете был человек, подобный Мазхару-эфенди.
– Вы в таком случае займете пост министра по делам карантина. А Мазхар-эфенди пусть по-прежнему занимается надзорными делами, также в ранге министра.
И доктор Нури попросил секретарей пригласить к нему Мазхара-эфенди. В период правления Командующего Камиля начальник его канцелярии, бывший глава Надзорного управления Мазхар-эфенди руководил разведывательным обеспечением затеянной Сами-пашой борьбы с настроенными против карантина дервишами и торгующими намоленными бумажками «ходжами». Решения о том, какую обитель превратить в больницу или какого шейха припугнуть, принимали, разумеется, Командующий и премьер-министр. Однако информацию о том, что творится в текке и тарикатах, они получали от Мазхара-эфенди, в чьем распоряжении находилась целая сеть осведомителей и подробнейшая картотека.
Подвергавшиеся гонениям шейхи знали, что порочащие их в глазах властей сведения передает наверх начальник Надзорного управления, и потому ненавидели его не меньше, чем бывшего губернатора. По этой причине вслед за Сами-пашой на виселицу должен был отправиться Мазхар-эфенди. Однако ему смертный приговор в последний момент заменили пожизненным заключением – вследствие того, как нам представляется, что еще до прихода к власти шейха Хамдуллаха Мазхару-эфенди, пусть и с помощью поддельных документов, удалось убедить всех, будто он мингерец по рождению. Из трех османских чиновников, которые вместе с Сами-пашой поддержали Независимость Мингера и разрыв связей со Стамбулом, он единственный озаботился этим. Свою роль сыграло и то, что он был женат на мингерке.
