Вместо того чтобы перечислять имена новых министров и принятые ими решения, расскажем о самом главном – о запрете выходить на улицу, без которого все остальные карантинные меры потеряли бы смысл. И доктор Никос, и доктор Нури думали про себя, что такой запрет – единственный способ справиться с эпидемией, но не говорили об этом вслух до тех пор, пока этот вопрос не поднял глава нового Надзорного министерства, поскольку им не верилось, что настолько суровую меру удастся успешно осуществить.
– Если мы сегодня объявим карантин и начнем окружать санитарными кордонами улицы и заколачивать дома, никто уже не подчинится запретам, – рассуждал доктор Нури. – В народе не осталось ни уважения, ни доверия к государству и военным. Жители острова больше не надеются, что эпидемию удастся остановить, и пытаются выжить, кто как может.
– Очень уж вы пессимистично настроены, – возразил доктор Никос. – Если все так, то они и запрет выходить на улицу не станут соблюдать.
– Нет, скорее всего, станут, – вмешался Мазхар-эфенди. – А если нет, мингерское государство падет. Наступит анархия!
– Или османские войска высадятся, или Греция остров оккупирует! – вздохнул доктор Никос.
– Нет, – не согласился доктор Нури, – если государство рухнет, наверняка придут англичане.
– Нация не может существовать без своего государства, – продолжал Мазхар-эфенди. – Через какое-то время остров снова станет чьей-нибудь колонией, попадет в рабство к какой-нибудь могущественной державе. У нас нет другого выхода – только раздать оружие нашим арабам из гарнизона, чтобы стреляли во всякого, кто осмелится выйти на улицу. Если мы не заставим горожан соблюдать этот запрет, нам всем придет конец. Я думал об этом, еще когда сидел в тюрьме.
– Ваш бывший начальник, покойный Сами-паша, был повешен за то, что приказал военным стрелять в нарушителей карантина! – напомнил доктор Никос. – Как бы и нас всех не ждал такой же конец.
– Но что же нам остается делать? Для того чтобы обходить дом за домом в поисках больных, у нас нет в достатке ни времени, ни людей. Да и добровольцев на это не найдется. При таком количестве утаенных больных и покойников это невозможно… Если сейчас, когда каждый думает только о себе, мы призовем горожан ходить по улицам исключительно поодиночке, послушают ли нас?
В итоге люди, отныне облеченные властью, сошлись на том, что без полного запрета выходить на улицу не обойтись. Решили, впрочем, не спешить, чтобы дать арабскому батальону время подготовиться.
Историки ничего не знают о глубоком пессимизме и тревоге, владевшими тогда теми, кто определял судьбу мингерской нации и государства, и сегодня мои патриотически настроенные коллеги даже слышать не хотят ни о чем подобном. Однако нам представляется, что не будь этого пессимизма и решимости идти на крайние меры, даже стрелять в народ, этот самый народ ни за что не согласился бы вернуться к карантинным мерам после перерыва в двадцать пять дней. Объявление карантина отложили на два дня – на этот раз не по нерадивости, а из чрезмерных опасений.
А тем временем полуофициальная газета «Хавадис-и Арката» по приказу королевы напечатала извещение об амнистии. И все, кого при шейхе Хамдуллахе сажали в тюрьму за компанию с ворами, насильниками и убийцами: греческие националисты, османские шпионы, солдаты Карантинного отряда, противники правительства, люди, пойманные при попытке сбежать с острова, работники пароходных агентств, напечатавшие слишком много билетов, радикалы и смутьяны, – в праздничной обстановке были выпущены на свободу.
Поскольку в тюремных камерах бушевала чума, многие из помилованных принесли заразу домой, в свои семьи. Но были, увы, и противоположные примеры. Один из солдат Карантинного отряда, думавший, что так и сгниет в сырой тюремной камере, после освобождения со слезами счастья на глазах поспешил к себе домой, в квартал Татлысу. Однако там выяснилось, что его родители и двое детей умерли, а жена и последний оставшийся в живых сын неведомо куда сбежали. Об этом солдату поведали вселившиеся в его дом посторонние люди.
