С греком палач Шакир обращался куда грубее и бесцеремоннее, чем с бывшим губернатором: когда у пожилого аптекаря от страха подогнулись ноги, Шакир не стал журить его или уговаривать собраться с силами, а лишь злобно бросил: «Раньше надо было думать, теперь уж поздно!» Вел он себя так не потому, что когда-то Никифорос-эфенди выгнал его из своей аптеки, поймав на воровстве (полицию звать не стал, поскольку Шакир был палачом), и не потому, что слишком много выпил накануне. Просто «государственный террор» постепенно приобретал в первую очередь антигреческую направленность. Подобно всем предыдущим правителям, Ниметуллах-эфенди и шейх Хамдуллах стали рассматривать чуму как способ запугать и выдавить с Мингера оставшихся греков, а тех, что уехали, – не пустить обратно, дабы мусульмане составили на острове большинство. Тем же самым некоторые греки объясняли и упорное нежелание властей возобновлять телеграфную связь с миром. Ведь с возобновлением пароходных рейсов в большинстве снова оказались бы православные.
Шейх Хамдуллах и его присные притесняли греков не только из желания изменить представительство греков и мусульман, но еще и потому, что глубоко в их душах таились непритворный страх перед гяурами-христианами и вражда к ним. Церквям и монастырям вернули полную свободу одновременно с мечетями и обителями дервишей, однако если устроенные во дворах текке временные «госпитали» оттуда выселили, то в монастырях ничего подобного не наблюдалось, – напротив, в их просторные, полные зелени сады переводили больных из текке. Одно время шейх Хамдуллах планировал устроить обмен населением с Критом и Родосом – отправить туда мингерских греков, а взамен привезти тамошних мусульман. Несмотря на отсутствие денег в казне, создавались новые чиновничьи должности, на которые брали исключительно мусульман. Притесняли даже турок, хотя и не так сильно, как греков. Ну и конечно, новое правительство отнюдь не спешило выдворять захватчиков жилья из богатых греческих кварталов, таких как Ора, Флизвос и Дантела.
Но аптекаря Никифороса судили и немедля отправили на виселицу, разумеется не за то, что он был греком. Петлю на его шее затянули признания, выбитые дедовскими средствами – истязаниями на фалаке и другими пытками. Пакизе-султан и доктор Нури обнаружили эти признания в папке, которую передал им Сами-паша той последней ночью в Доме правительства, перед своим бегством из города. Запертые в гостевых покоях, супруги располагали массой свободного времени да и о творившемся в городе ужасе почти ничего не ведали, а потому, изучая собранные в папке доказательства, с чистой совестью могли предаваться играм разума – строить догадки и пускаться в долгие рассуждения.
После отравления доктора Илиаса было допрошено с применением фалаки восемь человек, занятых на кухне, и их командир; когда кровавые пытки не дали результата, на фалаку отправились пятеро солдат, расставлявших угощение на столе, а также начальник провиантской службы гарнизона, уроженец Крита, и два его светловолосых помощника. Пока доктор Нури расспрашивал актаров и аптекарей о покупателях мышьяка и с дотошностью, которой позавидовал бы сам Шерлок Холмс, исследовал любые подозрительные обстоятельства, прокурор и пыточных дел мастера по настоянию начальника Надзорного управления приступили к повторному допросу все тех же подозреваемых (на которых и после первого-то допроса живого места не осталось), в том же порядке. И вот, едва очередь дошла до того из кухонных работников, у которого было самое простодушное, самое невинное лицо, он так устрашился новой встречи с фалакой, что во всем признался, а в доказательство собственной правдивости продемонстрировал седобородому прокурору и его усатым помощникам, как накануне присяги Карантинного отряда, в пятницу, принес на кухню мешок с мышьяком и подмешал его содержимое в пшеничную муку. Сомнений в том, кто отравил чуреки, не осталось. Узнав о признании товарища, подозреваемые, до которых еще не дошла очередь, возликовали: их больше не положат на фалаку, чтобы превратить в кровавое месиво начавшие подживать ступни, они уже не будут терять сознание от боли и не рискуют до конца жизни остаться инвалидами. (Для того чтобы уменьшить кровопотерю и не испачкать кровью все вокруг, ноги допрашиваемых время от времени опускали в соленую воду.)
