«Где-то есть люди, у которых есть сын и есть дочь…»
Чего только в жизни не бывает, оказывается, можно иногда кусать пальцы, сдерживая слезы от зависти к себе самой.
Чего только не бывает в жизни, хорошо, что все в ней мало-помалу сходит на нет. Сигарета, вино, эстетика места положили ей на плечи теплые руки, как старые, все понимающие друзья, и она охотно расслабилась, отяжелела под грузом их сомнительной заботы. И неминуемо тоска стала растворяться в глинтвейне и улетать, оседая вместе с выдыхаемым дымом на стильный подвесной потолок.
«Идиотизм какой-то! Это осеннее обострение… Надо просто купить витаминов, просто сходить в бассейн. Сейчас вот поужинаю и уйду. Не буду сегодня ничего готовить — пусть посидит на сосисках, раз такой деловой…» — думала Оля, в самом деле намереваясь уйти.
Она бы так и сделала. Если бы цельную ткань первой за день здоровой мысли не рассек надвое голубой скальпель чужого взгляда. На миг ей почудилось, что она видит свое отражение, которого не нашла в зеркале у гардеробной. То же узкое, бледное, совсем потерянное лицо. Тот же рассеянный вид, и вызывающая сострадание скованность плеч, и мучительная сдержанность жестов. Он выглядел так, будто ему здесь было не по себе. Будто он хотел уйти и страдал, не решаясь встать из-за столика, будто жалел о прошлом и боялся будущего… Словом, он выглядел так, как она себя чувствовала.
Он был один. Собственно, он был единственным здесь одиночкой. Кроме нее, разумеется. Он пил водку, ел мясо, смотрел в окно, говорил по телефону и кого-то ждал. Так подумала Оля сначала, когда, быстро взглянув на него, так же быстро опустила глаза, не желая выглядеть неумелой стареющей охотницей за мужчинами. Это уже потом, а впрочем, довольно скоро, ей стало понятно, что он никого не ждет. Он так же, как она, выпадал из окружающего контекста, в таких местах можно быть любыми — неадекватными, пьяными, развязными или деловыми, но все же не такими задумчивыми, не такими натянутыми, не такими бледными, не такими несчастными. Почему она сразу решила, что он несчастен? Вероятно, ей так хотелось — думать, что не она одна сбежала сюда, прячась от своего рая. А в общем, было похоже, что так оно и есть — по крайней мере, он выглядел довольно несчастным в те моменты, когда не разговаривал с официанткой или не встречался глазами с ней. А он встречался с ней глазами, и чаще чем случайно. Он глядел на нее исподлобья опасливо, изучающе и заинтересованно. Узнал? Наверное. Почему бы нет — она ведь его узнала.
Узнала в основном мокрые, цвета грязного льна пряди, по-мальчишески свисающие на лоб и глаза. Это был тот самый парень. Это он вышел из BMW, не навороченного, но и не старого, как раз такого, какого нужно. В самый раз, в общем. Она мельком отметила это уже тогда, и автоматически поставленный диагноз был благоприятным. Дорогая машина и более чем скромная одежда — ее уровень, таких людей она любит, с такими общается, с такими чувствует себя спокойно и хорошо. У них пафос безжалостно принесен в жертву комфорту, и все — от внешности до манер — демонстрирует стойкий иммунитет к снобизму. Да, собственно, таким было или стремилось быть все ее окружение, ее и Сашкины друзья — плюс-минус, с небольшой разницей — считали себя представителями мифического, как Летучий Голландец, среднего класса.
И когда в очередной раз они встретились тревожными взглядами, совершенно неудивительно, что она улыбнулась ему. А когда в зале поднялась легкая, но раздражающая, сбивающая с приятного ритма суета, вызванная компанией слегка взвинченных топ-менеджеров, возмущающихся отсутствием свободных мест, неудивительно, что он оказался сидящим напротив, улыбаясь тонкими губами и извиняясь наглыми, уверенными в своем обаянии голубыми внимательными глазами.
Он был, бесспорно, обаятелен, но не только поэтому она ответила «да, конечно» на его просительное «можно к вам?». Не только поэтому. Ей понравился, просто и необъяснимо, как что-то родное и давно забытое, этот тон, эта его манера — скромность, которая может позволить себе быть беспредельно скромной от сознания своей милой неотразимости. Он спросил: «Можно к вам?» — и она мгновенно вспомнила себя лет в шесть. Рафаэлевский херувим с каштановыми локонами, она могла кому угодно вот с таким же выражением на лице сказать: «Можно?», ну, к примеру, конфетку… Ответ был очевиден, так же как сейчас ее ответ.
