– Разве есть что-нибудь более естественное, чем купить у того, кто хочет продать и продать тому, кто хочет купить?
– Да ведь рынок – это хаос!
– Рынок – это место, куда покупатель и продавец приносят свои желания…
Профессор Юдин вновь заволновался: «Черт их знает, что за люди? Может, обманули моих студентов, а сами корреспонденты какой-нибудь вражеской газеты. Как бы у них документы проверить?
Этот, в явно заграничном костюме, да и второй, аспирант, тоже на иностранца похож…»
Искариот посмотрел на Риоля, и Риоль услышал:
– Какая же это, самая прогрессивная, экономика, если самоваров на всех не хватает…
После этого, Искариот наклонился вперед, потянувшись за чашкой, и из его внутреннего кармана выпали красная книжечка, служебное удостоверение и сложенный вчетверо лист плотной бумаги – командировочное предписание.
Искариот, как будто случайно открыл свое удостоверение. А потом протянул его профессору Юдину:
– Скажите, профессор, где нам отметить наши командировки? В Академии наук или в Госархивфонде?
– Я думаю в Академии, – почти радостно проговорил профессор Юдин, у которого отлегли от сердца подозрения во вступление в контакт с представителями западных разведок…
…Начавшее плотнеть в кабинете декана напряжение, размазалось не оставив от себя следов. Все заулыбались, и только Риоль подумал:
– Ну ладно, нарком, тот жил в страхе за свою жизнь, а этому-то, что грозит?
Ведь уже не расстреливают.
Ну, подумаешь, поговорил немного сложнее, чем у себя на кафедре с таким же профессором – чего бояться-то?..
И тут же услышал, что Крайст подумал ему:
– Эти люди уже рабы.
И дело не в профессоре.
Дело в том, что все, те, кто его окружает, те, кто руководит им, и те, кто его подсиживает – все пришли из одного времени.
И как бы не разоблачался культ личности, им привычно одно решение, решение партийного собрания.
Единогласное:
«За потерю бдительности, связь с иностранцами и искажение генеральной линии партии, Юдина С.С. из рядов Коммунистической партии Советского Союза исключить…»
Те, кто будет принимать это решение, сами себя не узнают, если решат по-другому.
И сам профессор Юдин проголосовал бы точно так же…
– Ну и что? – подумал Риоль.
– Ничего.
Ничего тогда уже не будет.
Ни кафедры, ни студентов, ни персональной машины – начнется жизнь изгоя.
– И не будет личного, домашнего самовара, – подхихикнула про себя девушка, нарисованная акварелью. Но Риоль не обратил внимания на этот смешок.
– Я думаю, что темы, затрагивающие экономические проблемы, в настоящее время находятся за пределами нашей компетенции, – проговорил Крайст убаюкивающим голосом.
– Мы можем выбрать любую другую тему. Ведь мы же свободные люди.
Надеюсь, это ни у кого не вызывает сомнения.
– Ни у кого, – подтвердил Крайст. Но Риоль услышал не его слова, его мысли:
– Свобода существует только там, где ее существование можно подвергать сомнению…
– Но, коллега, ваши ученики рассказывали нам о том, что вы еще и политик, депутат.
– Да, – ответил профессор Юдин, – Мне оказана эта высокая честь.
Меня избрали депутатом Верховного Совета.
– Поздравляем вас, – Крайст произнес эти слова, мягко улыбаясь, глядя прямо в глаза Сергею Сергеевичу.
– Вы не представляете, как много работы, – Сергей Сергеевич был явно настроен на серьезный разговор о своем депутатствовании – о таких вещах, как депутатство никому не пришло в голову говорить иначе – но, совсем некстати, девушка, нарисованная углем спросила его:
– А что вы там делаете?
– Как, что? Голосуем…
– А за что вы голосуете? – девушку, нарисованную углем остановить было трудно – она не обратила внимания даже на то, что Крайст, опустив голову, тихо сидел в своем кресле, давая понять профессору Юдину, что он к этим вопросам никакого отношения не имеет.
Молчание, явно осуждающее подобную фривольность в выборе вопросов к депутату, придало Сергею Сергеевичу уверенности. Он увидел в коллеге, «профессоре Назаретове», коллегу по эпохе:
– Милая девушка, доченька, вы еще слишком молоды для того, чтобы понять всю глубину ответственности, которая лежит на людях, которым доверено принимать государственные решения.
