А это всегда – либо смешно, либо глупо…
– Искариот, а правда, что нужно всегда говорить правду? – окончательно проснувшись, спросила девушка, скачанная с интернета. – Неправда, – отрезал Искариот.
Риоль и Крайст продолжали сидеть у костра, наблюдая за тем, как просыпаются остальные.
– Крайст, с тех пор, как мы встретились, я узнал многое из того, что раньше мне было не то, что чуждо или безразлично, скорее просто проходило мимо меня.
Теперь очень много мне становится понятно.
– Если мир становится тебе понятным – значит, до самого главного ты еще не дошел…
– Крайст, почему ты не придешь к людям открыто, официально, что ли? Со встречами с лидерами государств и представителями прессы?
– Как ты думаешь, что сделают люди, если это произойдет?
– Что? – пожал плечами Риоль, – Обрадуются.
– Нет. Снова распнут меня…
– А для чего ты водишь меня по этому миру?
– Знаешь, Риоль, мнение твоего времени о том, что люди становятся лучше или хуже не верно.
Все дело в том, что в твое время – они такие же, как и были…
– Так значит – можно было бы просто походить по моему времени? – Да. Но для того, чтобы понять, что сделают люди, нужно знать – что они делали раньше…
– Раньше?
Но ведь мир начался не с меня, и даже не с тебя.
Крайст улыбнулся:
– Пока готовится завтрак, пойдем, пройдемся.
– Далеко?
– Далеко, но идти близко.
Они прошли по тропинке несколько шагов, обошли большой валун и вышли на песчаный берег.
По голубизне воды, Риоль понял, что это берег морской.
И в этом море было что-то, что наводило на мысль о том, что суда ходят по нему не по расписаниям, опубликованным в газетах, а по собственному доисторическому велению.
Голубизна моря была особенной голубизной, где глубина и отмели состояли из мириад собственных, отдельных голубизнин, каждая из которых играла с солнечными лучиками в свою, мельчайшую искорку света. И эта игра в блеск, соединяла голубизну глубокого моря с голубизной бездонного неба на равных в том месте, который называется горизонтом – связью между настоящим и будущим.
Видя, какими глазами смотрит Риоль на родившуюся панораму, Крайст, улыбнувшись, сказал:
– Хорошо, что у горизонта нет родины.
– Почему?
– Потому, что иначе нашелся бы кто-нибудь, кто его приватизировал бы…
У самой кромки, там, где пологие волны, теряя силу, лишь мочили песок, сидел на корточках полный человек, одетый в подобие простыни.
Услышав шаги, человек поднял свою большую, шишковатую голову, украшенную вьющейся бородой, и внимательно взглянул на подошедших.
Его, близко посаженные, маленькие глаза из под мохнатых бровей, смотрели оценивающе. Словно человек решал, стоит ли тратить время на разговор с незнакомыми людьми.
Потом, видимо придя к выводу, что эти люди смогут оценить значение его слов, выпрямился и выкрикнул:
– Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!
Крайст улыбнулся этому человеку и ответил:
– Дайте миру точку опоры, и его не нужно будет переворачивать…
– А ты – кто? – спросил, глядя на Крайста, человек, сидевший у воды. И Крайст ответил:
– Я тот, кого пока еще нет в этом мире.
– Понятно… Ты – здравый смысл…
– …Этот человек, Риоль, попытался охватить весь мир потому, что еще не зал, как мир сложен, многообразен и, кстати, хрупок. Мир постигается постепенно.
Давай зайдем еще в одно место, – Крайст взял Риоля под руку и увлек его в сторону какой-то каменной кладки, на которую Риоль раньше не обратил внимания.
Когда они пару раз завернули за углы этой кладки, оказавшейся совсем не длинной, то очутились на площади, заполненной народом.
Посреди площади возвышался помост, напоминающий Лобное место.
На помосте, окруженный монахами, одетыми в черные и белые с черными капюшонами рясы, стоял сгорбленный старик, читавший какую-то бумагу.
По тому, как подрагивали склоненные стариком плечи, было очевидно, что это – покаянная бумага.
Риоль и Крайст протолкались сквозь толпу людей в тот момент, когда старик кончил читать.
А на площадь опустилась тишина.
И в этой тишине, стоявшему у самого края бревенчатого настила Риолю, послышались слова старика, произнесенные шепотом:
– И все-таки – она вертится…
