— Уф! Чуть не задохнулась! — ошалело рассмеялась она. — Совсем с ума сошел!
Виталий поправил узел галстука с искристыми блестками и возвел глаза к потолку.
— Итак, продолжаем эксперимент: за граммы не ручаюсь, а килограммы — пожалуйста: пару кеге сбросим на туфли, на кофту, на джинсы, на все прочее… Остается шестьдесят пять чистого, голенького веса.
Люда до ушей залилась стыдливым румянцем. «Что это я, — подумала испуганно, — совсем потеряла голову».
А Виталий не выглядел смущенным.
— Ну, — пытливо спросил он, — как мое обследование?
— Почти угадал, — сухо ответила она.
— А все-таки?
— На килограмм ошибся.
— Больше, меньше?
— Больше.
— Это без джинсов?
И вдруг словно форточку распахнуло прохладным ветром — стало неуютно и зябко. Тревожно подумалось: как еще мало знает его. И, перестав дышать, вся напрягшись, вероятно, и оттого, что понимала — не спросить уже не сможет, Люда проговорила, глядя куда-то в сторону:
— Виталий, я хотела бы узнать… Ты часто… Ну большая, в общем, у тебя практика таких обследований?
— Обиделась? — Виталий виновато улыбнулся и взял ее за руку. — Глупенькая, я же люблю тебя.
Рука его была теплая и большая. И ласковая. Ом уже гладил ее плечо, шею.
— Понимаешь, девочка, я люблю тебя.
Она кивнула:
— Да, ты уже неделю повторяешь это.
— И всю жизнь готов повторять. А ты, Людочка, этих слов, между прочим, еще не сказала.
— А разве можно их говорить «между прочим»?
— Хорошо подсекла! — засмеялся Виталий. — Правильно: не все яблоки созревают в одно время… Ладно, я подожду. Я терпеливый. — И он взял ее вторую руку.
— На вопрос ты так и не ответил, — напомнила Люда.
Он оставил ее руки, отошел к окну, взглянул на желтоватую россыпь огней улицы.
— Я не мальчик, Люда. Армию отслужил. На четвертом курсе института. Посчитай: сколько получается? В мае будет двадцать четыре. Как говорится, зрелый возраст. Если скажу, что никем до тебя не увлекался, — не поверишь. Честно признаюсь: было… А вот такого, чтобы мог сказать, как сейчас тебе говорю, что всю жизнь готов повторять о своей любви, такого небыло. Это честно. Веришь?
Не верить Люда не хотела. Все ее существо протестовало против этого. Да и какие были причины не верить? Конечно, были у него увлечения, может, даже любовь. Естественно, такой видный парень. Пусть, было. Но теперь-то любит ее. И говорит об этом. А то, что она не сказала тех слов, — значит, в самом деле, время не пришло. Но если по правде, то сказать хочется. Очень. Только ведь и страшно. Слово-то какое необыкновенное, удивительное — «люблю». Никогда, никому такого не говорила, ни в школе, ни в училище. Хотя… Может, и было кому. Тому же Вадиму Глебову, например. Особенно в десятом когда учились. Видела же — глаз с нее не спускает. А как смотрел в театре, когда подарила свою карточку… Только Вадим был молчалив, держал все в себе. Не то что Виталий. Он в прошлое воскресенье как признался, что любит, так сто раз уже повторил. Но разве плохо, что повторяет? Наоборот, очень хорошо. Как музыка звучит.
Люда на цыпочках подошла сзади к Виталию и подула в его густые каштановые волосы, чуть пахнувшие сладковатым одеколоном.
Виталий обернулся так порывисто, что она вздрогнула и невольно отшатнулась бы, но Виталий не дал — обхватил за плечи и, видя, как испуг на лице девушки сменился радостью, кажется, снова готов был вскинуть ее на руки, однако в ту минуту в дверях показалась Татьяна Ивановна:
— Людочка, все на столе. Проходите.
Принимать гостя на кухне ни мать, ни дочь не стыдились. Этим летом Татьяна Ивановна «совершила подвиг» — достала шесть, ящиков узорчатой чешской плитки с розовыми цветочками и, вспомнив свою давнишнюю профессию, чуть не полные две недели отпуска посвятила кухне. Клей «бустилат» и ее умелые, охочие до всякой работы руки преобразили кухню. На работу Татьяны Ивановны приходили любоваться соседи по лестничной площадке. А когда месяц назад Люда на первую свою зарплату купила в магазине «Электротовары» люстру с расписной треугольной тарелкой, сама подвесила ее к железному крюку в центре потолка, то из кухни просто уходить не хотелось.
