— А почему же стали бухгалтером?
— Получилось так… Может, и не надо было уходить. Работа нравилась, заработки хорошие. Всегда премия. А вот как-то заболела однажды, Миша, то есть муж мой, и настоял, чтобы сменила профессию. Послушалась. Кончила курсы бухгалтеров. С тех пор и работаю.
— Все в управлении архитектуры?
— Там, — грустно подтвердила Татьяна Ивановна.
— И что, не нравится? — уловив ее тон, спросил Виталий.
— Как вам сказать… Цифры, цифры. Сметы, отчеты, баланс. Целый день с бумагами.
Слушал Виталий очень внимательно. Люда удивилась про себя: неужели ему все это так интересно?
— А чем ваше управление вообще занимается? — снова задал вопрос Виталий.
— О-о, — польщенная вниманием собеседника, протянула Татьяна Ивановна, — дел много. От людей, просителей, жалобщиков — дверь не закрывается. Известно: строительство жилья. Самая больная проблема. И не только жилья — магазины, кинотеатры, больницы, выставочный зал художников. А снос старых домов! Тут уж волнений, споров, слез…
— И гаражи в вашем ведении?
— Гаражи-то? Еще бы! С ними тоже хлопот и хлопот. Иные так за квартиру не бьются, как за место для гаража.
Под столом Люда вновь почувствовала, как нога Виталия придвинулась к ее ноге. И не робко, будто невзначай, коснулась колена, а прижалась крепко и, кажется, надолго. Люда замерла, вся ушла в это прикосновение, в тепло, в тихую и тревожную радость.
«Завтра все-таки расскажу Ольге, — подумала она. — А то нехорошо получается. До этого про все говорила, советовалась, а тут — как воды в рот набрала…»
О том, что Виталий должен был прийти к ней домой, Люда в самом деле ничего Ольге Храмцовой не сказала. Прежде всего из-за того, что была на нее обижена. Призналась ей неделю назад, что Виталий объяснился в любви, а Ольга будто вовсе и не порадовалась за подругу. Не по-доброму раздула ноздри тонкого, заметно смотревшего в сторону носа и фыркнула:
— Знакомая песенка! Держись, девка. Теперь танком попрет.
— Как это… — Люда хотела повторить ее слово «попрет», но не смогла — слово показалось грубым, с каким-то стыдным смыслом.
— Или не поняла? — удивилась Ольга. — А ну, глянь на себя… — Она кивнула на узкое, с отбитым уголком зеркало, блестевшее возле деревянной планки с дюжиной гвоздей, где обычно висели их белые рабочие халаты. — Глянь — как булка ситная. На всякого аппетит нагонишь. Вот Виталик твой и запел про любовь. Так, думает, скорей дело сладится.
Длинная, явно намекающая улыбка насмешливо искривленных губ Ольги не оставляла никакого сомнения относительно того «дела», которое она имела в виду.
— Зачем ты так?.. — глядя мимо Ольги, сказала Люда и больно прикусила губу.
— А что, не так разве? — Ольга с ожесточением пихнула на плите трехведерную алюминиевую кастрюлю. Глупая ты еще. И слепая. Жизни не знаешь. Мой оглоед, видишь, как обзываю — «оглоед», а было время, Сереженькой знала, Сергуней, когда познакомились, и цветочки в подарок приносил, и по часу ждал у фонтана, а сколько, бывало, слов всяких наговорит, да еще и стихами!.. Было. А вот вчера, — Ольга рывком подняла рубашку под халатом и показала синяк выше колена, — ногой саданул. Пил, пил, недопил. Не хватило. А я, видишь, не догадалась вовремя припасти! Так-то вот, милая моя, жизнь поворачивается.
Этот синяк, чернильно растекшийся над худым и острым, словно цыплячьим коленом, весь день стоял у Люды перед глазами и мешал сгуститься ее обиде. Сильнее обиды таился и жил в душе серый комочек жалости к подруге.
Вечером Люда снова увиделась с Виталием и, слушая его горячие слова о любви, отвечая на его поцелуи, почти с уверенностью думала, что у них с Виталием все будет иначе, совсем не так, как у Ольги и Сергея. Слегка отстраняясь, она смотрела в его большие, выпуклые глаза с синей точкой, искоркой отраженного фонаря, возле которого они стояли, и в третий или четвертый раз спрашивала:
— Так ты правда любишь меня?
— Еще как! — И он надолго, пока хватало прерванного дыхания, приникал к ее теплым, податливым, ожидающим губам.
А через день, придя на работу, Ольга повинилась. Разрумянившись от жара плиты, она только что кончила печь заварные пирожные, тесно уложенные рядами на противне, и подошла сзади к Люде, которая в ту минуту желтой струйкой сливочного крема оживляла коричневое поле шоколадного торта затейливыми узорами и цветами. Подошла сзади и обняла.
