Задницей он слушал, что ли? Нет там никакой неувязки. Да, комбинация неочевидна, но вполне реализуема при определенных условиях. Эрик попытался поймать взгляд наставника, но тот старательно отводил глаза.
– Если вы так ставите вопрос… Думаю, уважаемый диссертант сможет развеять ваши возражения, не дожидаясь времени, выделенного на прения.
Эрик мысленно выругался. Да что этот гад к нему прицепился, в конце концов?! Так задело, что ему посмели перечить? Но, если так, он бы тогда не ушел. Не позволил бы Маре тут же запустить сердце. И сотворил бы с ней все что хотел – просто для того, чтобы лишний раз показать, что всегда получает желаемое. Или ему интересно не убить, а в очередной раз унизить? Чтобы навсегда запомнил и всем знакомым заказал вставать на пути чистильщика?
А самое обидное – ни наставник, ни остальные даже не попытались его защитить. Наставник ведь мог быть и другим, настойчивым и по-настоящему грозным. Да что один чистильщик может сделать четырем профессорам, один из которых до сих пор время от времени ездит в столицу на турниры «поразмяться»?!
Эрик тряхнул головой, откидывая с глаз упавшие пряди:
– Сочетаются. Если не взаимодействуют напрямую.
Он сдернул лист с доски, начал выводить формулы.
– Именно. А теперь собираем это вместе. – Альмод отобрал у него кусок мела и продолжил: – И вот тут и тут получаем противоречие. Шарахнет так, что костей не соберешь.
– Нет. Вы не дали мне закончить. Вот тут и тут выплетаем «прокладку», и напрямую эти два плетения не взаимодействуют. Собственно, об этом я говорил с самого начала. Это возможно. Я… мы с наставником проверили.
– Покажи.
Эрик прикусил губу. У него самого это плетение получалось через два раза на третий, слишком за многими нитями приходилось следить. По правилам во всех отделениях, кроме боевых плетений, для защиты достаточно теоретических выкладок. Что-то просто нельзя делать в аудитории, полной народа, где-то школяр может не удержать нити от волнения, сорвавшееся плетение ударит по нему самому. Обычно это не грозит ничем опаснее боли и носового кровотечения, но боль боли рознь, иной раз и без чувств валились.
И все же отказываться сейчас, под насмешливым прищуром чистильщика и любопытными взглядами дюжины сверстников, было нельзя. Эрик глубоко вздохнул, пытаясь унять колотящееся сердце, прикрыл глаза и начал плести. Это урок, сказал он себе. Просто урок. Следить за нитями. Найти, куда бы их опустить безопасно. Он отогнал соблазн накрыть чистильщика – и пусть рвет, если такой умный. Подопытные крысы превращались в иссохшие трупики за несколько мгновений. Проверять, что станет с человеком, не хотелось – и вовсе не потому, что за нападение на чистильщика его мгновенно выдадут ордену, а тот с такими не церемонится.
– Распускай! – велел Лейв.
Повисла тишина.
– Что ж… Уел, – произнес наконец чистильщик. – Вопрос снимается.
Он отошел в сторону и прислонился к стене, скрестив руки на груди.
– Заканчивай доклад, – сказал наставник.
Легко сказать: «Заканчивай». Эрик с трудом вспомнил, что там должно быть дальше. Сердце колотилось в горле, а руки тряслись так, что, наверное, видела вся аудитория. Он второй раз не позволил вытереть о себя ноги – и лишь Творцу было ведомо, чем теперь все это кончится. Эрик заставил себя собраться. В конце концов, что сделано, то сделано. Не отправляться же на пересдачу, признав несуществующую ошибку?
– Признаю, что практическое применение довольно ограниченно и нужна более тщательная проработка. Тем не менее считаю, что в определенных аспектах исцеления…
Дикое мясо, которое бесполезно прижигать и иссекать, хитрые опухоли, оказавшиеся слишком близко к жизненно важным органам, застарелые шрамы. Впрочем, далеко не каждый целитель сможет работать с такой точностью. Сам Эрик точно бы не смог. Как и все в университете, он знал основы исцеления и не только основы. Наставник любил исцеляющие плетения и с радостью ими делился, а Эрик считал, что такие вещи всегда пригодятся. Но, если совсем начистоту, практическое применение нового плетения его не интересовало совершенно, он искал его, только потому что этого требовали условия защиты.
