– Ты со своей плоской грудью не похожа на Клеопатру, – бросает она Элеоноре. – Но могла бы стать Артемизией. Помнишь? Царица-воительница. Отличалась «храбрым духом и мужской отвагой»[8].
– Это наша Элеонора полна мужской отваги, – поправляет ее мама.
Элеонора выпрямляется, как горделивый рыцарь, и машет воображаемым мечом.
В игру вступает Санча:
– А какой королевой буду я?
– Ну, это просто: Еленой Константинопольской, – говорит Элеонора. – Она стала святой.
– А по-моему, Еленой из Кэрнарфона, – замечает Маргарита, – валлийской принцессой, которая стала римской императрицей. Когда ее муж умер, она вернулась домой и стала всех обращать в христианскую веру.
– Не возражала бы стать королевой, если могла бы обратить свою власть во имя Господа, – тихо молвит Санча.
– А я бы обратила свою власть во благо семьи. – Элеонора блестящими глазами глядит на маму, уловив, по крайней мере на мгновение, лучик ее одобрения.
– Надеюсь, что буду править мудро, – говорит Маргарита. – Думаю, больше и желать нечего.
– Тогда ты похожа на царицу Савскую, – замечает мама. – Она сказала своему народу: «Я поражена любовью к мудрости… потому что мудрость гораздо лучше, чем сокровища из золота и серебра».
Маргарита чувствует, что краснеет. Если бы мама прочитала ее мысли, считала бы она ее по-прежнему мудрой?
– Я мудра лишь знанием, что ничего не знаю, – цитирует она Сократа.
– Мудрость – благородная цель, – говорит мама. – Задача на всю жизнь.
– Вот к концу жизни Марго ее и достигнет, – язвит Элеонора.
– А что Беатриса, мама? – спрашивает Санча. – На какую царицу она похожа?
– На царицу пчел, она всегда жужжит, – говорит мама.
Беатриса ковыляет к дверям, как каждый вечер. Маделина хватает ее, прикрикнув – как каждый вечер, – и Беатриса, как обычно, принимается, хныкая, звать папу, который тут же появляется.
– Должно быть, пора спать.
Беатриса вырывается от няньки и бежит к нему. Он подхватывает ее и целует в обе щеки, несмотря на сопротивление. Она не хочет ложиться спать. Говорит, что хочет остаться с папой.
Он возражает:
– Сыграю в шахматы с Сорделем. Он норовит смошенничать, а я люблю выигрывать. Это слишком возбудит маленькую девочку.
Она прижимается курчавой головкой к его плечу.
– Мне все равно. Я хочу с тобой.
– Обещаешь быть хорошей девочкой и тихо сидеть у меня на коленях?
Она кивает.
– Тогда пойдем со мной.
Когда он уходит, Маделина упирает руки в боки. Ну что тут поделаешь? Сколько раз повторяла, что малышке нужно спать? Что завтра Беатриса будет утомленной и раздражительной? Но что толку его убеждать, когда дело касается любимой дочери?
– Беатриса использует свои чары, чтобы добиться желаемого, – шепчет Элеонора Маргарите, когда они лежат в кровати вместе с уснувшей Санчей. – Это она похожа на Клеопатру.
– Надеюсь, ты ошибаешься. Помнишь, что стало с Клеопатриными сестрами?
Элеонора скалит зубы. С видом горгульи в лунном свете она поднимает указательный палец и медленно проводит им по горлу.
Бриньоль, 1234 год
Возраст – 13 лет
Сокол парит, выжидая, его взгляд проникает сквозь деревья и высокую траву, ловя невидимые потоки. И вдруг резкое снижение, падение на землю – и вот он снова взмывает вверх с жирным зайцем в когтях.
– Я победила! – кричит Маргарита.
– Нет! – Элеонора оборачивается к сокольничему: – Гастон! Скажи ей. Мой сокол уже загнал этого зайца.
Их зовут из château, и они бросаются вниз, пуская слюнки. Вчерашний ужин состоял из черного хлеба, сыра и листочков первого весеннего латука. Сегодня им обещали малину и рыбу из пруда. Элеонора, как всегда, добегает до château первой. Радуясь победе, она не замечает взгляда мамы на ее рубашку, порванную и запачканную утром, когда она скатилась по склону холма. Или, скорее, предпочитает не замечать.
Девочки сидят за столом в огромном зале, рядом с матерью. С другой стороны папа увлеченно разговаривает с дядей Гийомом и Ромео, приехавшими сегодня после посещения французского двора. Маргарита ловит дядин взгляд, и он подмигивает ей. Но это ничего ей не говорит: привез он брачное предложение или нет. Неподалеку менестрели играют на дудках и барабанах, а жонглеры в ярких коротких рубахах и рейтузах стоят на головах и ходят колесом. Позади них рыцари препираются за места ближе к главному столу, а трубадуры пихают друг друга локтями и посмеиваются. Папин любимец, рыжий скандалист Бертран д’Аламанон, строчит стихи у себя на ладони и показывает их жирному Сорделю, который обхватил и словно удерживает свой живот, чтобы не разорвался от плотного обеда.
