Что касается партизан — опять взрывы мостов и поездов, засады на колонны машин, изредка мученическая казнь или героическая смерть. Сам Бак умирал на картинах несколько раз, разными способами: то его расстреливали, то вешали, то он истекал кровью на руках у своих бойцов.
Также пользовались популярностью и другие образы самопожертвования. Героические врачи и медсестры проводили операцию, несмотря на то что рядом с палаткой кипел ожесточенный бой и рвались гранаты. Еще одной излюбленной темой были Наши Бесстрашные Полководцы — художники изображали советских генералов с такими физическими данными, что те запросто сошли бы за полузащитников американского футбола. Естественно, на всех полотнах неизменно присутствовал сам Великий Вождь. После Наших Бесстрашных Полководцев в категории картин, главной действующей фигурой на которых являлся человек, на втором месте шел Командир, Поднимающий Бойцов в Атаку. Создавалось впечатление, что единственным требованием, необходимым, чтобы поднимать солдат в атаку на Восточном фронте в период с 1941 по 1945 год, было умение поднять над головой аккуратный изящный ТТ или антикварный наган. Свэггер трижды побывал во Вьетнаме, но не мог вспомнить, чтобы хотя бы раз доставал свой пистолет из кобуры, не говоря уж о том, чтобы идти с ним в атаку, однако на советских художников этот вид оружия, похоже, производил неизгладимое впечатление.
Изредка в исторические хроники попадали поражения. Например, на картине «Бойцы 113-й транспортной бригады обороняют мост в Чорткове» были изображены бесстрашные водители, ведущие бой с немецкими парашютистами за какой-то забытый богом средневековый мост. Свэггер опознал в немецких солдатах десантников по характерным каскам и комбинезонам, а также по странному оружию, которым вооружались исключительно они, как, несомненно, установил советский художник, проведший тщательное изучение обстоятельств боя. Боб понял, что хотел передать художник: водители грузовиков не относились к боевым частям, они находились в тылу, далеко от передовой, однако когда на них свалились десантники, они вступили в неравный бой с противником, многократно превосходящим их умением и опытом. На картине поднаторевшие в таких делах немецкие парашютисты, завладевшие мостом и противоположным берегом реки, буквально расстреливали дилетантов-транспортников. Похоже, для немецких десантников тот день выдался удачным, чего нельзя было сказать про русских водителей.
И да, действительно, время от времени попадались полотна, изображающие снайперов. Лучшим был партизан на дереве, в маскхалате, едва различимый в листве, с винтовкой Мосина с прицелом ПУ. На картине были точно и досконально переданы все нюансы снайперского ремесла, и, хотя сам Свэггер ни разу в жизни не забирался на дерево, он увидел слившееся с кроной тело, напряженные мускулы, легкость указательного пальца на спусковом крючке — и все это было передано правильно. «Снайпер Викторенко несет смерть врагу» — гласила бронзовая табличка, переведенная Рейли; у Свэггера не возникло никаких сомнений в том, что в тот день снайпер Викторенко действительно принес врагу смерть. Он с радостью приобрел бы эту картину, если бы ее выставили на продажу.
И все же в общем и целом поиски окончились неудачей. Помимо Викторенко, несущего смерть, Свэггер и Рейли раскопали еще три картины со снайперами, на одной из которых даже была изображена где-то в снегах женщина-снайпер, выдвигающаяся на позицию, чтобы подстрелить какого-нибудь гунна.
Молодой директор музея возвратился как раз тогда, когда они убирали на полку последнее полотно.
— Знаете, а мне пришла в голову одна мысль, — сказал он.
— Замечательно, — обрадовалась Рейли. — У нас все свежие мысли закончились.
— Как я уже говорил, я пришел в музей в седьмом году, но мой предшественник проработал здесь больше тридцати лет. Он был учеником того самого человека, который основал музей сразу же после войны, в 46-м году, бывшего партизана из отряда Бака. Вот мне и пришло в голову, что, может быть, основатель припрятал или оставил себе те «запрещенные» картины, которые вы ищете, вместо того чтобы их сжечь, как требовал НКВД. В конце концов, он был украинским националистом и не очень-то жаловал русских. К тому же после войны советские власти объявили Бака и его партизан врагами народа. Официально Бака оправдали только тогда, когда Украина стала независимым государством. Так или иначе, я позвонил этому человеку, и у него действительно есть несколько полотен, оставшихся от основателя музея, хотя сам он их никогда не смотрел. Я вам объясню, как проехать к нему домой.
