Имперские гвардейцы привязали Перо и Странника к носилкам.
— А что делать мне? — спросил я дрогнувшим голосом.
— Тебе следует ждать здесь, — ответил мне капитан-гвардеец. Он остался, когда его гвардейцы ушли, и попробовал отвлечь меня разговором, но у меня не было настроения болтать о пустяках.
Я подошел к краю площадки на вершине Башни и стал разглядывать гигантскую стройку, в которой участвовали армии Госпожи.
Во времена строительства Башни сюда доставили множество базальтовых заготовок. Им на месте придавали нужную форму, затем складывали из них стены и сплавляли, превращая в гигантский каменный куб. Всевозможные осколки, отходы, разбитые при формовании блоки, забракованные заготовки и прочее хаотично разбросали вокруг Башни, получив защитный пояс в милю шириной и куда более эффективный, чем любой ров.
На севере, однако, углубленный участок в форме отрезанного от круглого пирога ломтя оставили свободным от камней, превратив в единственный наземный подход к Башне. На этой дуге войска Госпожи готовились отразить нападение мятежников.
Никто из тех, что копошился сейчас внизу, не верил, что его труд повлияет на исход сражения. В небе висела комета. Но все работали, потому что работа подавляла страх.
Расчищенный сектор повышался по краям, соприкасаясь с каменной мешаниной. Его широкий конец опоясывал бревенчатый палисад, за которым располагались наши лагеря. За ними располагался ров глубиной и шириной в тридцать футов, на сто ярдов ближе к Башне — второй такой же ров, а еще на сто ярдов ближе — третий. Его еще копали.
Вынутую землю переносили к Башне и высыпали за бревенчатым частоколом высотой в двенадцать футов, перегораживающим сектор от края до края. С этого возвышения катапульты будут швырять снаряды во врага, атакующего нашу пехоту.
Еще на сотню ярдов ближе к Башне располагался второй такой же частокол, обеспечивая дополнительные два фатома высоты для катапульт. Госпожа намеревалась разделить свои силы на три отдельные армии, по одной на каждом ярусе, и вынудить мятежников принять три последовательные битвы вместо одной.
И, наконец, в полусотне ярдов от второго частокола росла земляная пирамида. Ее склоны поднимались под углом около тридцати пяти градусов, а высота уже достигла семидесяти футов.
Вся увиденная мной картина отличалась навязчивой аккуратностью. Равнина перед Башней, кое-где срытая на несколько футов, была гладко выровнена, точно столешница, и засеяна травой. Наши животные, постоянно объедая траву, сделали ее похожей на тщательно подстриженную лужайку. Повсюду тянулись вымощенные каменными плитами дорожки, и горе тому, кто сошел бы с дорожки без приказа.
На среднем ярусе я увидел лучников, пристреливающих луки на участке от яруса до ближайшего рва. Пока они стреляли, офицеры перемещали подставки со стрелами в самое удобное для лучников положение.
Ярусом выше гвардейцы копошились вокруг баллист, рассчитывая секторы обстрела и выживаемость, а заодно определяя точность стрельбы по отдаленным целям. Возле каждого орудия стояли повозки с боеприпасами.
Так же как трава и мощеные дорожки, все эти приготовления выдавали навязчивое стремление к порядку.
А на нижнем ярусе работяги начали для чего-то разрушать короткие участки стены. Ерунда какая-то.
Я заметил приближающийся ковер и обернулся. Ковер сел на крышу, с него на подкашивающихся ногах сошли четыре застывших от напряжения солдата с обветрившимися в полете лицами. Их тут же увел капрал.
Наши восточные армии совершали марш к Башне, надеясь успеть до начала вражеской атаки и прекрасно понимая, что эта задача практически невыполнима. Взятые день и ночь не слезали с ковров, перевозя к Башне как можно больше людей.
Снизу послышались крики. Я обернулся… Выбросил вперед руку. Трах! Удар отшвырнул меня на несколько футов и завертел волчком. Капитан-гвардеец что-то завопил. Я упал лицом вниз. Ко мне побежали солдаты.
Я перекатился на спину, попытался сесть и поскользнулся в луже крови. Кровь! Моя кровь! Она хлестала из раны на внутренней стороне левого предплечья. Я уставился на рану с тупым изумлением. Что за дьявольщина?
