Я вздрогнул:
— Ты о чем говоришь?
— Капитан тебе все скажет, — повторил Ворон.
— Конечно. Как Душечка?
— У нее все хорошо. — Да, Ворон у нас просто кладезь красноречия.
Рядом со мной уселся Капитан.
— Скверные новости, Костоправ.
— Да ну? — Я отыскал в себе остатки припрятанного сарказма. — Тогда выкладывай прямым текстом. Переживу.
— Крепкий парень, — заметил Ворон.
— Ты прав, я такой. Ем гвозди на завтрак. И голыми руками раздираю на части диких кошек.
Капитан покачал головой:
— Побереги свое чувство юмора. Тебя желает увидеть Госпожа. Лично.
Мой желудок провалился до земли, то есть на пару сотен футов.
— Вот хрень, — прошептал я. — Проклятье!
— Вот-вот.
— Но что я такого сделал?
— Тебе лучше знать.
Мои мысли заметались, словно мыши, разбегающиеся от кота. Через несколько секунд я стал мокрым от пота.
— Впрочем, все не так плохо, как выглядит, — заметил Ворон. — Она была почти вежливой.
— То была просьба, — кивнул Капитан.
— Еще бы.
— Если бы у нее был на тебя зуб, ты бы попросту исчез, — попробовал утешить меня Ворон. Ему это не удалось.
— Уж больно много романсов ты про нее написал, — подколол меня Капитан. — Теперь и она в тебя влюбилась.
Вот поганцы, они никогда этого не забудут. А ведь уже несколько месяцев прошло с того дня, когда я написал последний.
— А что ей от меня, собственно, нужно?
— Она не сказала.
Почти весь оставшийся путь они молчали, просто сидели рядом и старались подбодрить меня традиционной отрядной солидарностью. Впрочем, когда мы подлетали к нашему лагерю, Капитан сообщил:
— Она велела увеличить Отряд до тысячи человек. Мы можем принять к себе добровольцев из числа солдат, которые прибились к нам на севере.
— Хорошие новости, очень хорошие.
Это и в самом деле был повод для торжества. Наши ряды впервые за два последних столетия увеличатся. Очень многие с радостью и нетерпением сменят клятву Взятому на клятву Отряду. Мы были в фаворе, и еще каком. К тому же, будучи наемниками, мы имели больше свободы действий, чем кто-либо на службе у Госпожи.
Впрочем, я не мог порадоваться вместе с братьями. Какая может быть радость, если тебя ждет Госпожа.
Ковер приземлился. Его тут же окружили собратья — всем не терпелось узнать, как мы справились с делом. В обе стороны густо посыпались брехня и шутливые угрозы.
— Ты, Костоправ, пока оставайся на ковре, — велел Капитан. — Гоблин, Молчун и Одноглазый — тоже. Доставите товар заказчику. — Он показал на пленников.
Когда прилетевшие слезли с ковра, из толпы встречающих вприпрыжку выбежала Душечка. Ворон прикрикнул на нее, но девочка, разумеется, его не услышала. Она вскарабкалась на ковер, не выпуская из рук вырезанной Вороном куклы. Теперь на кукле красовалась одежда, поражающая тонкостью отделки мельчайших деталей. Душечка вручила мне куклу и проворно заработала пальцами.
Ворон вновь на нее прикрикнул. Я попытался остановить девочку, но она увлеченно рассказывала мне о чудесном кукольном наряде. Кое-кто мог бы принять ее за умственно отсталую, раз в таком возрасте ее еще приводила в восторг кукольная одежда. Совсем наоборот — Душечка была поразительно умна и прекрасно знала, что делает, забираясь на ковер. Ей не хотелось упускать возможности прокатиться.
— Послушай, милочка, — сказал я одновременно жестами и вслух. — Тебе надо слезать. Мы сейчас…
Ревун поднял ковер в воздух, и Ворон яростно завопил. Одноглазый, Гоблин и Молчун дружно уставились на Взятого. Ревун вновь завыл. Ковер поднимался все выше.
— Сядь, — сказал я Душечке. Она уселась неподалеку от Пера. Про куклу она успела позабыть и теперь хотела узнать о наших приключениях.
Я стал рассказывать — это помогло мне отвлечься. Душечка больше времени поглядывала через край ковра, чем на мои пальцы, но тем не менее ничего не упустила, и когда я закончил, с какой-то взрослой жалостью посмотрела на Перо и Странника. Моя предстоящая встреча с Госпожой нисколько ее не встревожила, но все же она меня ободряюще обняла.
Ковер Ревуна медленно отплывал от вершины Башни. Я вяло помахал своим на прощание. Душечка послала мне воздушный поцелуй. Гоблин постучал себя по груди. Я коснулся амулета, который он дал мне в Лордах. Слабое утешение.