Безари присел возле клетки и долго смотрел на пленника. Несмотря на жару, куртка его униформы была застегнута на все пуговицы. Защитного цвета панама бросала тень на глаза.
– Знаешь, что общего между пением соловья и собакой, задирающей лапу на куст? – Полевой командир засмеялся. – Не знаешь? Оба помечают свою территорию. Ты, собака, метишь сейчас свою. Это твоя территория. Я готов прекратить твои страдания, ибо ты уже наполовину стал собакой: завой, Назир! Залай! И я тут же пристрелю тебя. Клянусь! – Безари приложил руку к груди. – И ты навсегда избавишься от образа твоей жены. Ведь ты все время вспоминаешь ее? И сейчас ты думаешь о ней. О, она была красива! Мои люди оценили это. И твой сын, Назир, быстрее станет мужчиной, ведь он видел, как это делается. А хочешь воды? Я велю принести тебе много воды. Эй! – Безари окликнул своего воина. – Вытащите его из клетки и дайте воды.
Орешин долго не мог выпрямиться. Каждое движение с хрустом отдавалось в голове. Назойливый рассудок просил его не брать воду, но надежда говорила ему:
«Пей! Пей, тебе нужно выжить».
И милосердно показывала перед его меркнущим взором две ямы: для него и Безари. Одну из них уже засыпали песком.
«Нет, шакал, я увлеку тебя вслед за собой. Пусть мы будем в одной яме, но я буду душить тебя так же, как ты сейчас не даешь дышать мне».
И он пил, чувствуя наждачным кровоточащим горлом, как с каждой каплей силы питают его тело и душу. Только бы не потерять рассудок, выдержать отрезок времени длиною в бесконечность...
Игорь закашлялся, но боясь, что драгоценная влага выплеснется через рот, плотно сжал губы; вода устремилась через нос.
Безари снова рассмеялся.
– Теперь ты понимаешь, что кудахтать важнее, чем нести яйца? Облейте его водой – и в клетку!
На Орешина обрушился целый ушат воды. У пленника на миг перехватило дыхание, как после контрастного душа. Его снова согнули и втиснули в тесную клетку. Тело приняло уже привычное положение, на глазах русского полковника выступили слезы отчаяния. Он готов был уже завыть, сломаться, чтобы получить свинцовую пулю в голову, которая с каждой минутой мучений приобретала благородный окрас золота.
Сколько он еще сможет продержаться? Сердце натужно скрипело: недолго. Оно давало знать, что хозяин все же вскоре завоет. Случится это в тот миг, когда он сойдет с ума. Он не оценит облегчения от «золотой пули», ибо уже не будет чувствовать ни физической боли, ни отчаяния. От этого утрата сознания стала совсем близка.
Он казался себе жалким существом, потому что пытки превращали его в безумное животное; а еще несколько дней назад он и представить себе не мог, что в столь короткий срок можно сломить человека, даже такого сильного, как он. Оказывается, можно. Для этого нужны двое – сильный человек и искусный палач. И еще чуточку материала. У Безари материала было достаточно.
Орешин проклинал себя за собственную слабость и поминутно менял решения: то он хотел, чтобы к нему пришла помощь, то гнал ее от себя. Если будут предприняты шаги к его спасению, то освободят не полковника Орешина, а жалкое, сломленное существо с трясущимися руками и полусумасшедшими глазами на старом больном лице.
Анна...
Они истязали ее, измывались над ней.
Вовка, мальчик, неужели ты видел все это!..
Безари, сволочь! Я убью тебя!
Боже, дай мне силы...
И снова обморок. Падая в пугающую черную бездну, Орешин увидел бойцов своего отряда. Их было много, они шли по горячему песку с тяжелыми «эрдэшками» за плечами. Разгрузки надеты на голое тело. В обгоревших на солнце руках автоматы. Они идут, с трудом преодолевая подъемы, и лишь на спусках ускоряют шаг. Во главе отряда два человека, которые погибли из-за него: Стас и Николай.
Я здесь... Быстрее, ребята...
Внезапно накатившая ночь скрыла отряд, но в ушах Игоря еще долго стоял скрип песка под кроссовками бойцов. Они идут.
Так же внезапно наступил день, отбрасывая прохладное утро в сторону.
Жар, горящее горло, высохший желудок, память, которая продолжает истязать его.
Анна...
Вовка, мальчик...
Проклятия в свой адрес: вода, которую он выпил, горячей волной стекает по ногам на пол клетки.
