Разберись тут, вздохнул Николай.
Он положил тетрадь на место и заходил по комнате.
Жаль Пичугу, с огнем играет, сгорит до срока. И сейчас со мной в самое пекло лезет. А сам-то я правильно поступаю, вовлекая молодых ребят в это дело?
До сегодняшнего вечера таких мыслей у Николая не было. Пришли они после того, как прошловремя. Совсем немного времени, а мысли и настроение – другие. И приходят в голову вопросы: «Стоит ли из-за одного человека рисковать многими? Нужно ли мстить или отвечать местью на месть?»
Скоро здесь соберутся семь человек, и каждый, наверное, будет задавать себе подобные вопросы и глазами будет спрашивать у него. Такое ждет всех не только завтра, но и послезавтра, через неделю, когда прибудут на место, и потом, когда отступать будет некуда.
Да, время проходит и возникают вопросы, сникают красивые порывы и благородные побуждения. Наступает расплата. И нельзя это предугадать заранее. Может, остановиться хотя бы в середине пути? Когда еще можно повернуть назад?
Кавлис твердо решил, что как только придет Алексей, он расскажет ему о своих сомнениях и предложит взвесить все «за» и «против»: «Леша, для тебя тоже прошло время. Давай еще раз подумаем». А Пичуга ответит: «О ком думать – о тебе или о себе? Если о тебе, давай, посидим, подумаем. Лично для себя я все решил». Да, Ремез скажет именно так. И добавит: «Видишь, майор, прав я был, когда говорил, что это не я с вами пойду, а вы со мной. Ты забыл сдернуть свои погоны».
А может, и вправду забыл?
Звонок прервал размышления майора. Направляясь в прихожую, он подумал, кто бы это мог быть? Ремез открыл бы дверь своим ключом, для «беркутов» рановато, по телефону встречу назначили на завтра. Они приедут все вместе. Причем Слава Михайлин обещал привести из Питера десять бронежилетов. Денег достану, пообещал он.
Кавлис открыл дверь.
– Здравия желаю, товарищ майор. Разрешите войти?
Николай посторонился, пропуская Сашку Сапрыкина. А в голове пронеслось: «Вот тебе и ответы на все вопросы».
– Рапорт написал? – спросил Кавлис.
– Ну да. – Сапрыкин опустил сумку на пол. – Лехи нет дома?
– Скоро будет.
– А остальные завтра?
Кавлису хотелось обнять этого парня и сто раз сказать спасибо. За все. Самое главное за то, что он вовремя рассеял его сомнения, пришел раньше Ремеза. Да, вот он ответ. Николай смотрел в глаза Сапрыкину, чувствуя, что его ресницы слегка подрагивают.
Таджикистан, район Нижнего Пянджа
Орешин знал, как на Востоке учат орла быть послушным воле человека. На голову птенца одевают кожаный мешочек и сажают на тонкий канат. Орленок цепляется за него лапками. Канат раскачивают, птица, ничего не видя и не понимая, ждет хотя бы минутной передышки. И дожидается ее, когда с головы убирают колпачок и подставляют орленку руку, на которой птица чувствует себя уверенно, спокойно. Потом начинают все сначала до тех пор, пока гордая птица не сделается покорной, забудет о воле, свободном полете, начнет охотиться для человека.
Игорь уже сходил с ума, однако угасающее сознание твердило: «Я не орленок. Я знаю, что все это временно, меня не сломить... не сломить... Лишь бы слова Безари оказались правдой, лишь бы Вовка был сейчас на свободе, но не здесь, где-то рядом. А вдруг Безари обманывает? Может, Вовка тоже у них? Нет! Нет! Только не это...»
Анны больше нет... Безари мог не сообщать ему об этом ежедневно. Орешин душой, сердцем чувствовал, что больше никогда не увидит ее. А вот Вовка... Он жив.
Основной пыткой для Орешина была надежда. Хотя он знал, что надежда нечто бесплотное, что живет в душе. Он все время повторял себе: «Стоп! Полного поражения еще нет». И как орленок, с надеждой смотрел вдаль.
Но главная пытка – страх перед своей памятью. Она не давала ему ни секунды передышки. Безари знал, что делал.
Сегодня Игорь терял сознание несколько раз, и, когда медленно возвращался из небытия, перед его глазами всегда торчали прутья клетки, кругом раскаленный песок; жар над головой такой, что провалы в сознании слились в нечто целое, гудящее, мутное с невыносимо ноющей болью во всем теле. Иногда он чувствовал жар внизу живота, когда мочился под себя.
