– О них в любом случае стало бы известно.
– Разумеется, коль скоро за нее взялись вы. Когда Арчи привел ее в пересадочную и там сидели вы, она уже была конченый человек. И вот в чем прелесть: мистер Дилл сознавал, как близка она к тому, чтобы сломаться, и это вкупе с перспективой встречи с владельцем гаража сломало его самого. Ситуация была щекотливая. Существовал риск, среди многих других, что в любую минуту, пока я рассказывал свою историю, мисс Лэшер сорвется и заявит, что это Дилл, а не Хьюитт положил трость у двери, и тем самым все испортит.
– Но разве эта трость – не Хьюитта?
– Хьюитта. И этот факт, как я уже говорил, не подлежит разглашению.
– Как же она оказалась у Дилла?
– Понятия не имею. Хьюитт, вероятно, оставил ее где-то, а Дилл, без сомнения, следил за ним и решил воспользоваться случаем. Кстати, не подлежит огласке и причастность к делу мисс Лэшер. Вы обещали это, не забудьте. Я обязан ей всем ходом расследования. Если бы в числе прочих вещей мистера Гулда она не упаковала бы в свой чемодан счет из гаража, я оказался бы в тупике.
– И еще одно, – вставил я. – Публичное разглашение тех маленьких неприятностей, которые приключились с отцом мисс Трейси, не даст вам прибавки к жалованью.
– Ничто в этом мире не даст мне прибавки к жалованью! – с чувством сказал Кремер. – А что касается отца мисс Трейси… – Он махнул рукой.
Вулф перевел взгляд на меня:
– Думаю, ты уже не собираешься на ней жениться.
– Нет. Но у меня остались сентиментальные воспоминания. Боже мой, как же ей надоест Фред! И пионы! Кстати, раз уж вы подводите итоги, в чем заключалась великая тайна Энн?
– Не такая уж великая. – Вулф покосился на часы и, убедившись, что до обеда еще почти час, скорчил недовольную гримасу. – Мисс Трейси сегодня утром подтвердила мои предположения. Мистер Гулд был насколько хитер, настолько же и безжалостен. Он пригрозил, что, если она откажется выйти за него замуж, он вынудит мистера Дилла арестовать ее отца, и убедил ее, что это в его силах. Кроме того, он упоминал о крупных денежных суммах. Поэтому естественно, что, когда Гулда убили, мисс Трейси заподозрила мистера Дилла в причастности, но по понятным причинам, опасаясь за отца, не захотела обнаруживать свои подозрения. – Вулф снова соединил кончики пальцев. – Удивительно еще, что мистер Гулд прожил так долго при его характере. Он кичился перед мисс Лэшер, что собирается жениться на другой девушке. Это было и неразумно, и жестоко. Он дал понять мисс Трейси, что шантажирует мистера Дилла. Это было крайне опрометчиво. Я полагаю даже, что это он заразил растения Ракера и Дилла пожелтением Куруме – без сомнения, чтобы усилить давление на Дилла и вытянуть из него побольше денег. Это было глупо и вызывающе. Конечно, и Дилл был не менее глуп, пытаясь нанять меня для выявления источника заражения его растений. Вероятно, подготовка убийства вывела его из равновесия, ведь в обычном состоянии он не склонен к браваде. Полагаю, у него была туманная надежда, что если он наймет меня для этого расследования, то тем самым отведет от себя подозрения в другом преступлении. Он не годился для такого обдуманного и хладнокровного убийства – у него слишком слабые нервы.
– То ли дело у вас, – сказал Кремер, вставая. – Ну, мне пора. Одно только я не до конца понял. Дилл ездил в Пенсильванию, где подкупил этого парня, чтобы он заразил какие-то кусты. Вы говорили, что зависть цветоводов друг к другу часто доводит их до крайности, но неужели они все такие? И Дилл тоже?
Вулф покачал головой:
– Я говорил тогда о мистере Хьюитте. Мистер Дилл хотел только защитить свои инвестиции и доходы. Появись те родалии на рынке, и эта важнейшая отрасль его собственного бизнеса сильно пострадала бы. – Вулф вдруг выпрямился и заговорил другим тоном: – К слову, о зависти садоводов… Как вам известно, я работал на клиента. И гонорар получил заранее. Мне хотелось бы показать вам его. Арчи, принеси их сюда, пожалуйста.
Я устал от всей этой кутерьмы и от напряжения из-за маленьких экспериментов Вулфа, но он сказал «пожалуйста». Поэтому я поднялся в оранжерею, взял орхидеи, все три, доставил их в кабинет и разместил рядышком, одну к другой, на столе Вулфа. Он встал и, сияя, склонился над ними.
