Минут через десять дверь снова открылась, и на улицу вышел самый заурядный мужик — хмурый и сутулый. Мужик запер двери и, не оглядываясь, пошел в сторону, Елизаветинской улицы. Салов мог бы в два прыжка догнать его и надавать плюх, но что-то его остановило. Уж слишком заурядным выглядел этот тип, а Леля, как бы там ни было, — женщина видная, привлекательная. Слишком деловито он шел, и была Леля у него недолго, за такое короткое время в постели ничего толком и не успеть, а уж он-то, Салов, знает, какова эта стерва в постели — так улестит, что ночи мало, не оторваться… Нет, что-то подсказывало Салову, что дело тут не любовное. Он встрепенулся и широкими шагами поспешил за сутулым хмырем. Тот вышел уже на Елизаветинскую и крикнул извозчика. Тотчас подкатил ванька, сутулый нырнул в пролетку, и остался бы Салов в растерянности и при пиковом интересе, если бы не услышал, как сутулый крикнул лихачу, что ехать надобно на Макарьевскую. Салов потуже подпоясал шинель и бросился бегом дворами и пустырями на Макарьевскую, благо напрямик было недалеко. Он успел увидеть отъезжающего ваньку уже без седока, а вдалеке шагал сутулый собственной персоной. Салов перевел дух и пошел за ним.
Сутулый свернул в переулок, прошагал по нему бодро и вышел на Корниловскую набережную. Салов замедлил шаг, его одолевали нехорошие предчувствия, а сутулый, у которого, кстати, прошла почти вся сутулость, и от этого стал он как будто выше ростом, уже скорым и уверенным шагом входил в дом номер семнадцать по Корниловской набережной. У Салова похолодело внизу живота и задрожали колени, потому что всему городу было известно, что в доме под этим номером находилась морская контрразведка.
Тем же утром Тоня Шульгина, замотавшись платком по самые брови, шла, запыхавшись, по Батумской улице, направляясь не к кому иному, как домой к самому товарищу Макару. Посещение это было незапланированное, товарищ Макар никогда ее к себе домой не приглашал, в целях конспирации, конечно, как считала Тоня. Адрес его Тоня знала совершенно случайно от дяди Семена Крюкова, но держала его в глубине своей памяти на самый крайний, как говорил дядя Семен, случай. Сегодня как раз и наступил такой случай, когда Тоне нужно срочно поговорить с товарищем Макаром без свидетелей.
Вот и нужный дом за номером тридцать семь. С замирающим сердцем Тоня открыла калитку. Грозно залаяла собака, бряцая цепью. Тоня испуганно остановилась у калитки, боясь сделать шаг. Пес полаял немного и затих. Он улегся возле своей будки, недружелюбно посматривая на Тоню.
— Хозяева, дома ли? — несмело позвала она, окидывая взглядом двор. У сарайчика лежал на колоде забытый топор, на заборе сохла какая-то одежда. Все было так просто и буднично, как у всех. Необыкновенный, героический товарищ Макар жил совершенно как все.
Пес отреагировал на Тонин голос утробным ворчанием, и тогда только вышла на крыльцо жена товарища Макара. Тоня видела ее раньше пару раз в рабочем клубе, что на Базарной улице. Жена товарища Макара Тоне не нравилась, она считала, что у председателя подпольного комитета члена партии большевиков должна быть не такая жена. Но мысли эти Тоня отгоняла даже от себя самой, не то что обсуждать это с кем-то. Они с женой товарища Макара никогда не говорили — та смотрела на Тоню неприветливо, можно сказать, злобно.
— Чего тебе? — и на этот раз весьма нелюбезно спросила хозяйка.
— К товарищу Макару, — потупившись, прошептала Тоня.
Она сделала так в целях конспирации, чтобы не услыхали соседи, а в общем, скрывать ей было нечего и виноватой перед женой Макара она себя совершенно не чувствовала.
— На заседаниях своих не наговорились? — прошипела хозяйка, не двинувшись с места.
С Тоней мало кто разговаривал грубо. Увидев открытый взгляд ее синих глаз и приветливую улыбку, самые задиристые ребята на канатной фабрике, где раньше работала Тоня, тушевались и не позволяли себе лишнего. Но и постоять за себя Тоня умела.
— Хозяин дома? — громко крикнула она.
— Ну, дома. А ты чего с утра пораньше? — Глаза женщины смотрели так же неприветливо, но тон она сбавила.
