— Раз пришла, значит, нужно, — твердо ответила Тоня, — сами знаете, что по делу.
— Кто там у тебя, Анна? — на крыльцо, позевывая, вышел товарищ Макар.
Рубашка была мятая и расстегнута, видно, накинул наспех, когда вставал.
Сквозь вырез рубашки виднелась голая грудь, поросшая рыжеватыми волосами.
Против воли, Тоня покраснела и потупила глаза.
— К тебе, — буркнула Анна и удалилась в дом.
— Здравствуй, Антонина! — сухо кивнул он. — Случилось что?
— Случилось. — Тоня проглотила ком обиды, образовавшийся от нелюбезного приема.
Он оглянулся на дом и махнул в сторону сарайчика:
— Там поговорим, без свидетелей.
Тоня согласна была разговаривать с ним наедине в любом месте. Он был такой домашний в этой своей расстегнутой рубашке, такой… родной. Она сама испугалась своих мыслей, поэтому отвела глаза и заговорила быстро:
— Сегодня ночью Мишка пришел.
— Какой Мишка?
— Мишка Полищук из Симферополя. У них весь подпольный комитет разгромили, всех взяли по квартирам, а также склад оружия и типографию. И еще две явочные квартиры. Его в последний момент соседка спрятала. Он у нее в подполе до ночи просидел, а потом решил к нам податься. Два дня добирался.
— Разгромили, говоришь? — медленно проговорил товарищ Макар. — А когда это было-то?
— Так четыре дня назад.
— А когда этот к нам прибыл, Борщевский?
— С неделю, наверное, будет, — задумалась Тоня.
Товарищ Макар что-то подсчитывал в уме. Антонина смотрела на него испуганно, прочитав в его глазах что-то, сильно ее ужаснувшее.
— Вот что, Тоня, — мягко сказал он и взял ее за руку, — ты про это никому не говори. Мишку куда определила?
— У тетки моей. — В голосе девушки послышался всхлип.
— Вот пусть там и сидит пока, в город не высовывается. И ты молчи, до поры до времени? Даешь слово?
Она молча кивнула.
— А сейчас иди домой, живи, как будто ничего не случилось. А с этим делом я разберусь, не беспокойся. Молодец, что пришла, умница…
Тоня летела домой как на крыльях. Он ей доверяет! Он похвалил, назвал умницей!
Олимпиада Самсоновна тяжело вздохнула и начала сначала:
— Племянник у меня по интендантской части. Когда он у Анфиски своей ночует, так пускай она об нем и беспокоится, но когда он дома сидит, так оченно привередлив, ежели что не так — гневается. А у меня через ихнюю стукотню бланманже ни в какую не поднимается. И вообще, сна ни в одном глазу, а когда не спамши, так сами понимаете — в организме через то ослабление и болезни… Пристав Семикуров застонал:
— Ох, Зюкина, у меня сейчас от твоей болтовни в организме не то что ослабление, а натуральная падучая случится! Что ты мне с утра про свое бланманже надоедаешь?
— Я не какая-нибудь там! — истерически взвизгнула Олимпиада Самсоновна. — Я вдова железнодорожного кондуктора! У меня племянник Василий — по интендантской части! А через ихний грохот не только бланманже, а и булочки заварные опустились! А племяннику моему только свежее подавай! Он мне говорит — я, мол, по интендантской части служу и хочу, тетенька, чтобы дома все было по первому разряду, как в самых хороших домах, а у вас вместо бланманже какой-то кисель овсяный! Это он про мое бланманже! А чем же я-то виновата, когда у них цельными сутками стукотня и грохот!
Пристав ударил кулаком по столу:
— Госпожа Зюкина! Чего тебе от меня надо? У меня куча дел! У меня драка греков с татарами на рыбном рынке! У меня убийство коммерсанта Селиванова на шее висит нераскрытое! У меня печник Хряка угрожает зарубить топором мещанина Тудысюдыева на почве ревности, а тут ты со своим бланманже! Ну чего, чего ты от меня хочешь?
— Так я же вам битый час повторяю: почитай каженный день у них беспрестанно грохочет и грохочет. Так что ни сна, ни отдыха. Опять же булочки заварные, бланманже и воздушный пирог а-ля буше…
— Замолчи, Зюкина! Я тебя сейчас арестую за неуважение к властям!
— Это вы меня арестовать собираетесь? Когда у меня племянник Васенька очень важный начальник по интендантской части? Да он до самого главного генерала дойдет! За что вы, интересно знать, меня арестовывать собираетесь?
— За бланманже! Сил моих больше нет про твое бланманже слушать! Ну, скажи на милость, Зюкина, — в голосе Семикурова уже зазвучали сдерживаемые рыдания, — чего ты от меня хочешь?
