— Не полечу! — почти крикнула Анна. В глазах ее стояли слезы. — По-вашему, пока было легко — работала женщина, а как тяжело стало, опасно, — чемодан в руки и домой… цветочки поливать! И вы, вероятно, считаете, что проявили чуткость, заботу обо мне. Вы оскорбили меня! Оскорбили!.. — она резко повернулась и вышла из палатки.
Лицо Чардынцева чуть посветлело, как светлеет ненастный день, когда ветер вдруг разгонит тучи и за тонким слоем облачности где-то угадывается солнце…
Чардынцев маневрировал артиллерией, дополнял ее усиленными группами бронебойщиков, но танковая лавина катила дальше. Пушки вступали с ней в открытый бой, заваливали дороги подбитыми танками, потом отскакивали и, поколесив лесами и оврагами, снова появлялись на тех же дорогах.
Стрелковые батальоны в засадах обрушивались на пехоту гитлеровцев, внезапностью и решительностью добиваясь перевеса над полками.
Но силы дивизии таяли. Она уже дралась, по сути дела, в мешке. И только две шоссейных дороги в тыл оставались свободными.
Чардынцев сидел над помятой, испещренной красными и синими кружками и стрелками картой, когда явился связной от командира батальона, удерживавшего последнюю развилку дорог.
— Товарищ майор! Из батальона в строю осталось сто сорок пять человек. Какие будут приказания?
— А комбат какое принял решение? — спросил Чардынцев.
Связной помолчал и твердо произнес:
— Держаться, товарищ майор!
— Правильно. Держаться!
У Чардынцева защемило в горле. Обстановка на участке этого комбата была, по существу, уменьшенной копией положения всей дивизии.
Вошел Вихров.
— Товарищ майор! Пока последние дороги свободны, надо отходить. Завтра будет поздно!
— Отходить? — переспросил Чардынцев, прищурив свои усталые серые глаза.
— Дивизия стоит перед катастрофой! — сухо ответил Вихров.
Чардынцев молчал. Как бы в подтверждение слов Вихрова, со стороны мглистого урочища глухо зарокотали пушки.
— Слышите? Они уже за спиной! — волнуясь, проговорил начальник штаба. За себя он не боялся. Чардынцев знал, что Вихров — храбрый офицер. Он боялся гибели дивизии.
— Алексей Степанович, я предлагаю начать отход сегодня. На Редькино, — добавил он, помолчав.
— На Редькино? — поднял брови Чардынцев.
— Так точно!
Чардынцев смотрел на карту. Глубокая морщина залегла в переносье, будто кто-то разрубил его широкие брови пополам.
— Почему на Редькино? — спросил он снова.
— Больше некуда. Не в тыл же к врагу? Мышь, спасаясь от преследования, выбирает свою нору.
— Вы предлагаете нам… мышиную тактику, Петр Петрович, — сказал Чардынцев, не отрываясь от карты.
Вихров, задетый колкостью комдива, обиженно отвернулся. Глаза его были злыми.
— Вы забыли, — продолжал Чардынцев, — что задача задержания противника на главной коммуникации с нас не снята.
— Но ведь мы окружены!
— Это не освобождает нас от ответственности.
— В первую очередь надо подумать о том, как выбраться из окружения, — еще более раздражаясь, сказал Вихров. Его выводило из себя упрямое спокойствие Чардынцева.
— Из окружения надо выбираться, это верно. Но не удирать домой, а атаковать гитлеровцев на главной коммуникации, прорваться к ним в тыл. Потом снова выскочить на дорогу. И так непрерывно, пока не будет иного приказа!
Чардынцев встал, прошелся по комнате, разминая отекшие ноги. Потом взял со стола трубку, чиркнул зажигалкой и, глубоко затянувшись, сказал, выпуская дым:
— Передайте в штаарм:
«Обозначилось окружение. Принял решение прорваться в тыл противника. Чардынцев».
Начальник штаба молча записал шифровку.
…Чардынцев повел дивизию на прорыв. Враг нащупал направление главного удара и обрушил на усталые части всю свою огневую мощь. Десять дней рвала дивизия основную коммуникацию фашистов, не давая им сосредоточиться в районе еще не закончившейся перегруппировки войск фронта.
Все эти страшные десять дней самолеты с кабинами Бакшанова вывозили тяжело раненных. Многие из них громко стонали, когда их укладывали в кабины (кабина казалась раненому гробом). Анна прикрикивала на них, и они умолкали. «Раз доктор кричит на меня, значит, я не так уж плох».
Когда артиллерия врага нащупала аэродром дивизии и исковыряла всю посадочную площадку, Чардынцев приехал на своем «виллисе» и предложил Анне немедленно улететь.
