Осторожней, собаки. Кладите ровно в корме… вот так.
Фтататита(кричит одному из носильщиков). Не наступи на него, не наступи! Ах ты, неуклюжая скотина!
1‑й Носильщик(поднимаясь). Не волнуйся, почтенная, все в порядке.
Фтататита(пыхтя). В порядке! У меня сердце зашлось! (Тяжело дыша, хватается за бок.)
Четверо носильщиков поднялись на набережную и ждут платы.
Аполлодор. Вот вам, голодные.
Дает деньги 1‑му носильщику; тот держит их в руке, показывая остальным. Они алчно сгрудились вокруг и смотрят, сколько там, готовые, по восточному обыкновению, воззвать к небесам, протестуя против скупости нанимателя. Но – ошеломлены его щедростью.
1‑й Носильщик. О, владыка базара!
2‑й Носильщик. О, благодетель всех рыночных носильщиков!
3‑й Носильщик. О, наищедрейший многомилостивец!
4‑й Носильщик. О, любимец богов!
Часовой(с завистью, угрожая им копьем). Убирайтесь! Вон отсюда! (Они убегают по набережной в северную сторону.)
Аполлодор. Прощай, Фтататита. Я буду на маяке раньше египтян. (Спускается в лодку.)
Фтататита. Бог в помощь тебе, и да хранят они мою воспитанницу.
Часовой возвращается после погони за носильщиками и стоит перед лестницей, чтобы Фтататита не вздумала бежать.
Аполлодор(снизу, из отплывающей лодки). Прощай, копьеметатель.
Часовой. Прощай, торгаш.
Аполлодор. Ха-ха! Навались, гребец, навались. (Начинает петь на манер баркаролы, в такт гребле.)
Сердце мое, крылья расправь,
Тяжкое бремя любви стряхни.
Дай мне весла, улиткин сын.
Часовой(Фтататите с угрозой). А ну, почтенная, ступай в свой курятник. Топай.
Фтататита(падает на колени и простирает руки к морю). Боги морские, доставьте ее невредимой к берегу.
Часовой. Невредимой? Кого это?
Фтататита(мрачно глядя на него). Боги Египта и боги мести, пусть командир отхлещет этого римского олуха как собаку. За то, что по его милости она отправилась морем.
Часовой. Проклятая! Так она в лодке? (Кричит.) Эй, лодочник! Лодочник!
Аполлодор(распевает вдалеке).
Сердце мое, стань свободным и сильным вновь,
Пусть не мучит тебя твой единственный враг – любовь.
В это время, отдыхая после утреннего сражения, Руфий сидит на вязанке хвороста у маяка и закусывает. Его шлем, полный фиников, лежит у него на коленях, рядом стоит кожаная фляжка с вином. За его спиной возвышается огромное основание маяка, отделенного от моря низким каменным парапетом со ступеньками посередине. Сверху свисает толстая цепь с крюком: на ней поднимают хворост и бочки с маслом для сигнального огня.
Цезарь стоит на ступеньке, с тревогой вглядывается вдаль. Из двери маяка выходит Британн.
Руфий. Ну, британский островитянин – побывал наверху?
Британн. Да. Высота, полагаю, двести футов.
Руфий. Кто-нибудь там есть?
Британн. Один старик-финикиец и воспитанный подросток четырнадцати лет.
Руфий(глядя на цепь). Как? Старик и мальчик управляют этим? Ты хотел сказать – там двадцать человек?
Британн. Уверяю вас, только двое. Там противовес и машина с кипящей водой. Как она работает, не понимаю, – это не британская конструкция. Она поднимает вязанки хвороста и бочки с маслом для огня наверху.
Руфий. Но…
Британн. Извините: я спустился, потому что к нам по дамбе идут гонцы с острова. Я должен выяснить, в чем дело. (Поспешно идет мимо маяка.)
Цезарь(приходит от парапета, поеживаясь, чем-то озабоченный). Руфий, мы затеяли безумную авантюру. Нас побьют. Хотел бы я знать, успеют ли наши возвести баррикаду поперек большого мола?
Руфий(сердито). Прикажешь бросить еду и туда сбегать?
Цезарь(нервно). Нет, не надо. Ешь, сын мой, ешь. (Опять подходит к парапету; Руфий продолжает есть финики.) Египтяне не дураки – наверняка бросятся в атаку, пока она не достроена. А оттуда – на нас. Нет, не надо было мне приезжать в Египет. Первый раз в жизни я пошел на ненужный риск.
Руфий. Час назад ты упивался своей победой.
Цезарь(извиняющимся тоном). Да, я был глуп, неосторожен. Это мальчишество, Руфий!
Руфий. Мальчишество! Ерунда! На-ка лучше! (Протягивает ему пригоршню фиников.)
Цезарь. Зачем это?
Руфий. Чтобы есть. Человеку надо подкрепляться, особенно в твои годы. Поешь и выпей, тогда мы спокойно обсудим наше положение.
