– Зорко ваш как? Съехал за море?
– Забоялся. Слух идёт, у Порудного Мха людей до смерти убивали.
– Если кому боязно, вон опасная дружина стоит. Найми, горя не узнаешь.
– Дорого больно…
– Хочет Зорко и рыбку съесть, и в воду не влезть.
– А у Порудницы что, говоришь? Опять с севера натекли? Уже и за Кижи?..
– Там, слыхать, Лигуевичи таковы, что дикомытов не надо.
– Вот им укорот и вышел. Царский сын примучил. Тайных воинов, говорят, с собой приводил.
– Ух ты! Сам великий котляр для такой чести Чёрную Пятерь покинул?..
– Сказывают, хуже тварь завелась: Ворон! Уж пошлют на кого, вовсе нету спасения. Слово крепкое возгласит во имя Мораны, стрелы сами летят, свой своего копьём порет, дом пожаром занимается. Сильна Владычица!
– Самовидцы хоть есть? Или опять слухи одни?
– …А кого обречёт, на портах чёрное пёрышко объявляется.
У Светела больно сжалось в груди. Перед глазами встала вьюжная предрассветная мгла. Детскому плачу отозвались кугиклы, вереницей побрели озябшие человечки. Совсем маленькие и побольше. Один, упрямый, долговязый, нёс на спине малыша.
Кувырнулась в воздухе, понеслась прочь недобрая птица.
«Кто из вас жестоким Вороном стал? Кто кожу на левую сторону вывернул и снова надел?..»
Человек легко верит тому, во что очень хочется верить. И ещё – тому, чего боится хуже всего. «А если…» Догадка была слишком страшной. Невозможно к такой даже присматриваться. Берегись её на свет допускать, не то приживётся. Светел шагнул вперёд:
– Мир на беседе, гости почтенные… Он какой? Видели его?
Важные торгованы повернулись к юнцу:
– Кого ещё?
Светел сглотнул.
– Ворона.
Его смерили недовольными взглядами:
– Послали Боги беседничка…
– Чего от дикомыта необычливого ждать.
– Беги себе, вежества прикупи, – надменно посоветовал первый.
Светел ушёл от них, даже пустого извиненья забыв попросить. Казалось, что-то страшное пролетело мимо, не зацепив.
«Почему к дружине на развед не спешу? В Торожихе небось бегом сорвался…»
Опёнок брёл мимо лотков, ни на чём не останавливая взгляда, очень смутно слыша крики торговцев. Только попятился от возка с мороженой птицей. В беспутном Левобережье среди битых гусей, чего доброго, лебедя можно было найти.
«Опять боюсь, никак?.. Боги благие, чего?..»
Едва покинув птичий ряд, Светел обернулся на внезапную ругню за спиной. Медленно разжал кулаки, пошёл дальше. Люди, затеявшие перекоры, были самые обычные купцы-гнездари.
В стороне мелькнула кручинная понёва. Знакомая, твёржинская. Розщепиха торговала себе горшочек с плотно вмазанной крышкой. На лотке горел весёлый светильничек, по ветру смрадило не пойми чем. Розщепиха наконец согласно кивнула, выложила из котомки отплат: двои лапки Светеловой работы. Крепкие мужские, нарядные женские. Опёнок смотрел, думая о другом.
«А вот выйдут Царские посрамлением собственной славы, как Железные в Торожихе…»
Разом стало легче. Не зря говорила бабушка Корениха: узнать имя болезни – почти за порог отогнать.
«А дались они мне!»
Светел даже остановился. Снова сжал кулаки, пристально на них посмотрел. Хорошие кулаки. Левый славно рассажен в первородном бою на ручье.
«Больше ни к кому не стану охотиться! Вовсе к этим сеггаровичам не подойду!»
С плеч свалился трёхпудовый мешок. Светел как взлетел. Улыбаясь, вышел в ряд, где торговали «молоками». Этим рыбьим словом левобережников догадало называть молочный скоп – простоквашу, сыр, масло.
– Будешь так-то сквалыжить, выкормленику чесноком отрыгнётся…
– Что?
Светел повернул голову.
Знать бы загодя, где падать придётся, соломки бы подстелил!..
Вполоборота к нему стояла девка такой разящей красоты, что парень мигом забыл все свои думы, страхи, надежды. Сделал шаг, другой, третий…
– А что слышала! – пеняла торговка. – Знала б ты, приблуда, сколько моих трудов задаром берёшь!
Девка впрямь была пришлая. Стояла одетая по-дорожному, в тёплые штаны с телогреей. Только что расплатилась за кувшинчик козьего молока, совсем маленький, взрослому человеку на два глотка. Уже ссыпав в бурачок медяки, молочница подосадовала на дешевизну. На то, что не семь шкур содрала, всего три.
– Так и я свои куны не в сугробе нашла, – сказала красавица.
