– К вам в дружину охочусь.
…Вот оно и сказано, слово неворотимое. Думал, еле выдохнет, обмирая, волнуясь. А дошёл черёд, произнёс легко и спокойно, с летучим блеском в глазах. Отказывай, если не люб! Не больно хотелось!
Сеггар задержал взгляд на его руках, широких в запястьях:
– Ты чей, солнышко? Кого кликнуть, чтоб за ухо сынка оттаскал?
Светел ответил обстоятельно:
– Атя мой со святыми родителями давно. Матушка, матёрая вдовица, та здесь, мы с Конового Вена пришли. – Подумал, добавил: – Дома ещё бабушка есть и братёнок.
Воевода обернулся к своим.
– Вона от какой грозы нас купчина оборонять нанимал. От бабок с внуками… – Люди стали смеяться, Сеггар же, подумав, спросил: – Это не у вас, мелюзги, на щитах знамя забавное? Калачами кого-то закидывать собрались?
Светел смотрел исподлобья:
– Мы с калачами не шутим! А и с мечами!
Сеггар устало вздохнул:
– Не шутите, стало быть.
По неприметному знаку вскочил самый маленький кметь, костлявый, вовсе безбородый. Отбросил за плечо седую толстую косу. Воевода кивнул:
– Глянь парня, может, чем удивит.
Воин оказался росточком Светелу по ухо. Глаза полинялые, скулы дублёные, шаг звериный, крадущийся. Стар ли, молод, не разберёшь. Только веяло жутью, как морозом с бедовника. Кметь скользнул ему за спину, улыбаясь по-волчьи. Лёгкая рука легла на плечо…
И Светела вдруг осадило наземь, да так, что не устоял!
Полмига хватило постичь собственное ничтожество. Даже задуматься, видела ли девка-красавица его неудаль. Ещё полмига – откатиться прочь, вскочить, изготовить кулаки, оскалиться. Сбили в драке, не щады просить стать!
Сеггаровичи судили меж собой. Веселились, хлопали по коленям. Маленький кметь стоял подбочась, насмешливо клонил голову набок.
– Ишь, незамайка, – промурлыкал он погодя. – А паренёк гожий. И умишко при нём. Расплаты не ищет, ножен не лапает. Можно бы взять, пусть котёл чистит.
Светел смотрел ошалело. Что за голосок… ведь не баба же?..
Воевода вздохнул:
– И что тебе, дикомыт, под мамкиным запонцем не сидится?
Светел сглотнул, ответил хрипло:
– Мораничи старшего брата сильно свели. Вернуть надо.
Веселье тотчас угасло, он не понял причины.
– Вот как, – медленно, тяжело проговорил Сеггар. – Не «хочу», не «попробую»… надо ему, вишь! Ну а нам с тебя какая корысть? Драться не умеешь…
«Кто, я не умею?! Да я…»
– Я на гуслях могу. У вас в дружине гусляра не слыхать, а я игрец.
Сказав, Светел задохнулся от собственной наглости. Игрецом прилюдно назвался! И язык не отсох!
Поторопился ковать железо, пока горячо.
– Гусельки есть у вас? А то за своими сбегаю.
Кругом шатра неожиданно сделалось безжизненно-тихо. Все кмети, не исключая воеводы, с чёрной ненавистью смотрели на чужака.
В самый первый миг Светел только понял: сболтнул не в час, да тем всё дело изгадил. Ещё знать бы, что за вы́словь сорвалась с языка? За какую болячку не знаючи ухватил?..
– Ступай поздорову, малец, отколе пришёл, – угрюмо процедил воин, такой же седоватый и кряжистый, как сам Сеггар.
– А по мне, Гуляй, пусть мальчонка попробует, – всё тем же бабьим голосом возразил маленький кметь.
– Хоть позабавимся, – подал голос ещё один. – Может, правда умеет.
– Вроде играл, когда снегом кидались…
«Снегом кидались?!» У Светела до сих пор саднили плечо и скула. В бою не сберёгся, дедушкину вагуду заслонял.
– Неча! – оборвал суровый Гуляй. – Вот моё слово!
Поглядывали на Неуступа. «Верно атя упреждал. Воинская братчина – не деревенское вече. Воевода всех выслушает, решит сам…»
И Сеггар решил:
– Неси гусельки, Ильгра.
Маленький витязь обрадованно метнулся в шатёр. Воевода покосился вслед, вздохнул, непонятно добавил:
– Побаловать, что ли, в сиротстве.
– А хозяин в ночи не придёт? – мрачно осведомился Гуляй. – Я бы год выждал, прежде чем кому попало в руки давать…
Пока Светел тщился уразуметь: в каком сиротстве? чем баловать?.. кто ночью придёт?.. – входная полсть снова взлетела. Вернулась Ильгра. Сеггар кивнул. Женщина-витязь с поклоном протянула Светелу гусли.
Он шагнул. Бережно подставил ладони… Гудебный сосудец лёг невесомо. Широкий, доброго андархского дела. Тонкое дерево переливами, стальные струночки не чета жильным…
