«А решат ребята на веселье остаться…»
– Беги себе! – скривил губы Зарник. – Хвост поджав, как отцы твои бегали!
Гарко не остался в долгу:
– Вот же взялся предков тревожить. Собою на что годишься? Только храбрый, когда сам-двадцатый на одного?
– Ну, не двадцатый, – начал загибать пальцы Велеська. – Десятый.
Другой парень, Гневик, поправил:
– Тринадцатый, а нас шестеро.
– Семеро! – тонко возмутился Велеська.
Светел отдал в руки малышу поломанный уд. Потом чехолок с гуслями.
– Что высчитывать, – проговорил он хрипло, неспешно. – А не переведаться ли нам, друже Зарничек, один на один, раз я так здесь не ко двору?
Тот вроде смутился:
– С тобой? Да тебя и на Кругу не видали.
Твержане пошли смеяться. Светел тоже засмеялся. До хруста распрямил пальцы. Сжал кулаки. Рядом снова бухнула овинная дверь, высунулась и с визгом спряталась девка.
Парни без сговора начали отступать, давая место единоборцам. Светел вышел на середину, почти с отчаянием вглядываясь в себя. И вот ради этого перетирал пальцами струны? В брызги колотил мешок, распинался на перекладине? «Думал, всех смету ради брата, а вышел другому брату рожу подкрасить. За правду, по сути. И кто на самом деле мой брат?..»
Первый кулак Зарника он пустил мимо себя. Это оказалось настолько легко, что горечь сменилась удивительной ясностью. Вот как надо!
– Раз!
Светел взялся ломать весёлого, рваные движения метали его в стороны, вверх-вниз. Гарко, сам игрец не последний, взял было гусли, но под ногу Светелу попасть так и не смог. В драке Светел всегда жил на мгновение впереди супостата. Зарник, багровея, пудовыми ударами месил пустой воздух.
– Шесть! Семь! – веселились твержане.
Просто так стоять было холодно, они тоже пошли плясать, хлопать себя ладонями, Велеська стучал по гулкому берестяному чехлу. Зарник вдруг растопырил руки, захотел облапить, свалить… Куда! Промазал, не удержался, взрыл талую землю головой и плечом. Мгновенно вскочил.
– Нож!.. – завопил Велеська, указывая пальцем. – Нож! Све-е-етелко…
Редкая беседа задаётся без рукопашной. Спину кому отходить, бока нагулять, рожу искрасить – дело святое. А вот ножовщину затевать… Никто не ждал, стороны чуть промедлили сообща скрутить забияку. Светел тоже увидел тусклое железко, медленно взлетавшее у Зарника в кулаке. Увидел дурной взгляд…
Потом ему говорили, у иных под кожухами разбежался мороз. С чего бы? Опёнок спокойно взял из поленницы две баклуши. Левой подправил оружную руку, чтоб нож канул подальше, никого не задев. Правой…
И добро бы впрямь стукнул! Он не бил, хотел только остановить. Мало ли чего он хотел. Зарник вмялся рожей во вскинутое полено. Левая бровь так и лопнула. Кровь погасила глаз. Разбрызгалась толстыми каплями по лбу и щеке…
…В точности как у Сквары, когда бабушка его дровиной тогда… за кугиклы…
Сомкнулась на плече незримая пятерня…
Светел отлетел прочь, выронил чурбачки.
– Уби-и-ил, – заверещали над ухом.
Да ну, какое убил. Зарника уже поднимали, вполне живого, даже, кажется, отрезвевшего. Он досадливо сбрасывал чужие пятерни. Моргал, тянул руки к лицу.
Светел молча повернулся, незряче, не разбирая дороги пошёл обратно в туман. Вон с беседы, вон из Затресья. Скорым ходом подальше… Велеська дёрнулся за ним, обернулся на брата: а гусельки? а коробейка эта андархская?.. Гарко нахмурился, кивнул парням, твержане потянулись прочь, и с ними Ишутка, сникшая, молчаливая. Жалко веселья, ан сызмала не приучены своего покидать.
Лыжи, воткнутые в снег, дожидались на морозе. Светел уже завязывал юксы, притоптывал по скрипучей лыжнице. Гарко тоже сунул валенки в ремённые стремена, тут сзади накатился, догнал шум, из тумана пёстрым косяком ринулись девки. Крик, писк!
– Вы куда ж это, гостюшки разлюбезные?
– Куда гусляра повели?
– Ждали вас, ждали, уроков без счёта переделали, угощения наготовили!
– Светелко, за что обидеть желаешь?
– Без твоих гуселек ни плавуна, ни часто́го, ни топотухи!
Девки ловили его за руки, за кожух, уговаривали, тянули обратно. Он вырывался, бурчал, наказывал холить Небыша: довольно хорош. О́кидь, севшая на пока ещё малоприметные волоски, делала его нешуточно усатым и бородатым.
