В сапогах со шпорами, как он вернулся из сражения и как собирался отправиться на Рейн, разгоряченный и возбужденный, епископ согласился, однако, уступить настоятельным требованиям неизвестного монаха.
— Только живее, брат mendicans (нищенствующий!), — крикнул он закрытому капюшоном Ринальду. — Время не ждет, кони мои от нетерпения уже бьют копытами о землю. Ты выбрал неудачный день для своей просьбы. Только наивному монаху, не имеющему никакого жизненного опыта, и может придти в голову явиться с просьбой к цезарю после проигранной битвы. Ну, выкладывай же свой молебен, раз уже мне как епископу волей-неволей приходится выслушивать болтовню всякого недостойного монаха. Откуда? Почему? Что тебе надо?
Говоря это, граф в сильном волнении ходил взад и вперед по комнате; мысли его были очень далеко от мнимого босоногого монаха.
Вдруг он услышал голос, отнюдь не похожий на монастырский звон, и он с удивлением увидел перед собой лицо, скорее напоминавшее гусита, чем капуцина. Голос этот говорил о его сыне и поэтому стократ отозвался в его душе. Когда длиннобородый оратор окончил, епископ, схватившись обеими руками за голову, воскликнул:
— Но кто поручится мне за то, что это не пустой обман? Как картина смерти, вот уже пятнадцать часов стоящая перед моими глазами, и стоны раненых, неустанно раздающиеся в ушах, вдруг сменятся обещанием счастья? И эту весть присылает мне мой злейший враг! Нет, нет, я не верю тебе. Презренный портной победил, он не настолько честен, чтобы выступать с мягкими предложениями!
Граф быстро подошел к Ринальду, грубо схватил его за руку и сказал:
— Ты хочешь меня убить? Сознайся, злодей, что ты пришел убить меня. Усыпив мою осторожность обращением к отцовскому сердцу, ты, переодетый убийца, думаешь совершить то, что еще недавно не удалось кокетству женщины?
Ринальд спокойно отстранил епископа и указал ему на кустоса Зибинга:
— Спросите этого старика, господин епископ, похож ли я на мошенника и убийцу?
С грустным видом и тяжелым вздохом обратился Зибинг к епископу:
— Ваше святейшество! Этот человек заблуждается, но он не злодей. Я ручаюсь за него головой.
— Вы его знаете, Герман Зибинг? — спросил епископ. Подняв свои полные слез глаза к небу, кустос кивнул головой:
— Я знаю его как самого себя.
— Повтори свое поручение! — приказал граф фон Вальдек.
Ринальд еще раз изложил все, что поручил ему царь Мюнстера, и закончил речь следующими словами:
— Так как я сознаю, что не заслуживаю доверия, то бесстрашно жду решения, которое вы, господин епископ, разгневанные понесенной вами потерей, соблаговолите принять относительно меня и данного мне поручения. Я ручаюсь за человечность намерений, которыми руководствовался при этом наш Бокельсон. Правда, я был послан прежде, чем был начат и отбит последний штурм. Как охотно сражался бы я рядом со своими братьями и как ужасно было мне почти целый день ожидать вашего прибытия здесь, в Вольбеке, когда среди ночной тишины до меня издали долетали пушечные выстрелы! В пылу сражения, господин епископ, я сумел бы показать вам свое искусство владеть мечом; кинжала убийцы я гнушаюсь.
— Ты говоришь очень свободно, — мрачно заметил Вальдек. — Кто ты такой, что позволяешь себе грозить мне в лицо?
Ринальд бросил взгляд на кустоса. Не привыкший ко лжи, последний робко ответил:
— Его зовут Антон Кизевельт, он сын гражданина города Мюнстера и получил от меня первое причастие; хороший мальчик, но страшно упрям, легко воодушевляется и нескоро приходит в себя от опьянения.
— Зачем ты упрямо держишься этого мракобесия еретиков, если ты заслуживаешь похвалы со стороны этого добродетельного священника, — сказал Вальдек.
— В этом виноваты мои родные, господин епископ, — в волнении ответил Ринальд. — У меня есть невеста в Мюнстере… Я не могу ее оставить, хотя бы от этого зависели моя жизнь и спасение моей души. Недаром же бьется у меня сердце в груди.
Слова эти тронули епископа, и он уже гораздо мягче сказал:
— Любовь к бедному мальчику побуждает меня выслушать тебя и предложить тебе один вопрос, на который ты должен ответите по совести: этот портной, ваш… ваш пророк, как вы его величаете, честный он человек?