Ринальд положил руку на сердце и торжественно произнес:
— Я убежден, что он честный человек, и уверяю, что даже теперь, одержав победу, он не возьмет назад своего слова. Ум его светел, нрав кроток и мягок; своим человеколюбием он резко выделяется из толпы окружающих его безжалостных орд, с которыми ему с трудом удается совладать.
— Яблоко от яблони недалеко падает, — с грустью ответил епископ.
— И вы говорите так о человеке, который готов возвратить вам самое дорогое для вас на свете? — сказал, вспыхнув, Ринальд; он, однако, сдержал себя, заметив безмолвный взгляд Зибинга.
Граф смерил молодого человека орлиным взором, не предвещавшим ничего доброго. Однако страстное желание поскорее обнять своего мальчика умерило возраставший гнев графа, и он ограничился тем, что сердито прибавил:
— Отчаявшись в возможности провести свой замысел, портной рассчитывает, может быть, таким путем приобрести право на мою благодарность и добиться смягчения предстоящего ему в будущем наказания? Пусть он не обманывает себя напрасными надеждами. Мой княжеский долг не имеет ничего общего с отцовской любовью.
— Как может закрасться страх в стойкую душу нашего Бокельсона, — холодно отвечал Ринальд, — после тех событий, в которых ясно сказался перст Божий? Небесный Отец не покинет своего орудия.
— Замолчи! Мне противны эти высокопарные слова в устах зазнавшейся черни! — гневно крикнул епископ и снова быстро зашагал по комнате.
Несколько успокоившись, он остановился перед Ринальдом и равнодушным тоном спросил:
— Итак, цена? Ты сказал?…
Лицо кустоса выразило напряженное ожидание и опасение.
— Отпущение на волю и возвращение в родной город гражданина Германа Рамерса. Бокельсон не требует ничего другого, кроме освобождения благочестивого христианина, — ответил Ринальд.
— Хорошо, я согласен, — решил Вальдек, не задумываясь, и хлопнул в ладоши. — Немедленно вывести из темницы еретика Рамерса и привести его под охраной ко мне! — приказал он камерарию, почтительно появившемуся и скрывшемуся, чтобы исполнить приказание. — Один из моих полковников будет присутствовать при обмене пленных. Я сам буду ожидать юнкера Христофора на границе моего лагеря и потому откладываю свою поездку на один день. Но горе тебе, посол лживого проходимца, горе вам, господин Зибинг, ибо вы поручились за этого человека, если вы ведете со мной нечестную игру! Вы оба ответите мне за это!
Ринальд спокойно кивнул головой в знак согласия; но Зибинг сказал умоляющим голосом:
— Не угрозы ваши страшат меня, всемилостивый государь. Я так доверяю этому юноше, что сам могу поручиться за то, что он скорее положит свою голову, чем выступит посредником в нечестном деле. Но меня заставляет говорить более высокий долг, и я должен вас просить не соглашаться на предложение этого посла.
— Как? — воскликнул пораженный епископ. Ринальд, широко раскрыв глаза, с удивлением взглянул на своего опекуна, который из покровителя вдруг обращался в противника. Но Зибинг, не смущаясь, продолжал:
— Дело очень просто, всемилостивый государь. Вы не имеете права выдать Рамерса.
— Как! Я не имею права? Повторите-ка, что вы сказали. Я не имею права! Но, клянусь Богом и его святыми ангелами, кто же осмелится указывать владетельному князю, что ему делать?
— Ваше княжеское слово, господин епископ, сдержать которое обязывает вас ваш княжеский долг; вы сами сказали, что он не имеет ничего общего с отцовской любовью и отцовским сердцем.
Спокойный и смиренный тон кустоса нисколько не обезоружил гнева епископа.
— Кто осмеливается напоминать мне о моем слове как неисправному должнику? — воскликнул он. — Я помиловал еретика и, отпуская его на свободу, делаю для него больше, чем обещал.
— Вы делаете гораздо меньше, чем обещали, всемилостивый государь. Вы торжественно обещали ему никогда и ни за какую цену не выдавать его.
— Это говорит дьявол, сударь.
— Я это говорю, ваше святейшество, ибо я был свидетелем вашего княжеского слова.
— А если бы и так?… Необдуманное слово, слово, данное еретику…
— Милостивый государь, вы один из представителей нашей всепрощающей матери христианской церкви! Вспомните, что несчастный вернулся в лоно церкви, что он проклял свою ересь и отказался от нее. Усерднейшие инквизиторы потребовали бы от вас не нарушать слова!..
