Латип с Цаголом переглянулись, в их глазах мелькнула надежда, и Латип нерешительно произнёс:
— Главный воевода Олег с самого начала похода хорошо ко мне относился и говорил, что, когда его русов прикрывают мои всадники, он спокоен за своих воинов. Он должен поверить, что я возвращу ему требуемые за меня деньги, и ты получишь свой выкуп.
— Хорошо, воевода, — довольным тоном сказал главарь. — А что ответишь ты, князь? — посмотрел он на Цагола.
— Главный воевода заплатит выкуп и за меня. А свои деньги он получит обратно, когда станет возвращаться из Аррана на Русь. К тому времени я повешу изменника Салтана, изгоню из Алании младшего братца и мамашу, и вся казна будет в моём распоряжении.
— Я верю вам, князь и воевода, и сегодня же отправлю своего посланца к Олегу. Но горе вам, если от него я услышу то, что и от Ахмата с Салтаном. Я не убью вас, как того хотят ваши тысяцкий и воевода, а велю закопать вас в землю живьём в бочках, в которых вы так прекрасно обжились. Вы, мусульманин-лазг и христианин-алан, осквернили их, отчего их теперь нельзя использовать по назначению, и я отправлю вас в них к вашим богам. Отныне ваша судьба в руках главного воеводы Олега. Молитесь от него Христу и Аллаху, чтобы рус-язычник помог вам, от которых отказались единоверцы. Отведи их обратно в подвал, — приказал главарь старшему из стражей.
Очутившись в бочке и едва дождавшись, когда на крышке подвала стихнет лязг задвигаемых стражем запоров, Латип подал голос:
— Князь, ты слышал, как меня назвал мерзавец Ахмат? Он сказал, что я — старый, плешивый козёл. Такие слова не прощаются, и он дорого заплатит мне за них.
Ответ из соседней бочки прозвучал тут же, словно Цагол ждал обращения воеводы:
— Твоего тысяцкого по подлости можно сравнить только с моим воеводой Салтаном. Этот негодяй заявил, что у меня ослиная голова, в которой едва ли осталась хоть капля ума! А ещё он сказал, что моя цена равна стоимости бурдюка скисшего вина! Как он будет раскаиваться за эти слова, когда окажется в моих руках.
— А я припомню Ахмату и время, проведённое в этой проклятой бочке. У меня постоянно болит спина, ломит поясница, ноют колени. Но — главное! — я, правоверный мусульманин, которому строжайше запрещено употребление вина, насквозь пропитался винным запахом. Боюсь, что он въелся в меня навсегда, и теперь на базарах подле меня будут собираться все пьянчужки, как коты вокруг корня ладоницы[84]. У меня, ни разу в жизни не бравшему в рот хмельного зелья, третьи сутки голова раскалывается, словно именно я опорожнил эту бочку. Прежде чем повесить Ахмата вверх ногами, я велю продержать его неделю точно в такой бочке.
— Воевода, я с удовольствием поменялся бы с тобой местами, — откликнулся Цагол. — Ты не представляешь, что такое сидеть в бочке из-под квашеной капусты. У меня на теле появился налёт соли, а кожа задубела так, что её не возьмёт никакой меч, и теперь я могу обходиться без кольчуги. И если от тебя исходит аромат вина, то от меня воняет как от месяц не мывшейся женщины. Прежде чем сварить Салтана в медном чане, я неделю продержу его в подобной бочке... для навара и запаха.
— А я прикажу посадить Ахмата в бочку ниже этой — пускай сидит, нагнув голову. А ещё...
Живописуя наказания, которые обрушит на голову самозваного воеводы, Латип забыл о раскалывавшейся голове и о боли в пояснице — картина будущих мучений своего врага заставила его забыть о собственных. До чего сладостна мечта о мести — её можно сравнить только с блаженством, которое испытываешь, вытянув во всю длину ноги после длительного сидения в бочке.
Солнце жарко палило уже с утра. Сняв шлем и держа его в левой руке, поминутно вытирая со лба пот, главный воевода Олег наблюдал за выстраивавшимся на краю долины у Лисьей щели войском Эль-мерзебана. Мохаммед вздумал навязать ему ещё одно сражение? Наверное, узнал, что вчера русско-варяжское войско покинули союзные отряды аланов и лазгов, отправлявшиеся на ладьях домой, и немедленно решил воспользоваться ослаблением сил противника. Конечно, семь сотен мечей, остававшихся на вчерашний день у воевод Салтана и Ахмата, были неплохой подмогой русичам и варягам, но Олегу пришлось дать согласие на возвращение аланов и лазгов домой. Тревожные вести о смуте и надвигавшейся междоусобице на родине, непонятное исчезновение князя Цагола и воеводы Латипа внесли разброд в ряды союзников и сумятицу в их умы, вызвали желание поскорее возвратиться в родные края, и Олег понимал, что, удержи он аланов и лазгов в Бердаа силой, они будут уже не теми воинами, что прежде.
