— Я выразил сомнение потому, что точно так поступил даже твой покойный муж, знавший тебя намного лучше, нежели я. Разве не приказал он воеводе Микуле стать исполнителем его последней воли в случае, если тебе, его жене-христианке, окажется не под силу или не по нраву свершить её? Поэтому мы, которым надлежит проводить на Небо душу нашего брата по вере Игоря, хотим знать, готова ли ты обрушить карающую десницу на убийц великого князя или поселившийся в твоём сердце чужой бог не позволит тебе этого?
— Твои сомнения напрасны, бывший воевода. Клянусь, что я, великая киевская княгиня, выполню последнюю волю моего мужа Игоря и жестоко накажу древлян, его убийц и сеятелей кровавой смуты на Руси. А ты должен знать, что христиане верны своим клятвам так, как язычники своей роте[141]. Не веришь в то, что мне окажется не по плечу свершить кару должным образом? Тоже напрасно. Великий князь завещал свою месть не только мне, но и воеводам своей дружины, другам-побратимам, и воинов в поход на Искоростень поведут они. Надеюсь, ты не сомневаешься, что те, кто бурей пронёсся по берегам Хвалынского моря, дважды ходил с мечом на Византию, смог захватить сердце Кавказа — Арран, справятся с князем Малом? А если тебя всё-таки точит червь сомнения, обратись к Перуну, дабы он укрепил души и тела своих внуков и даровал им победу над недругами-славянами, столь же опасными своей тягой к расколу Руси, как её вороги-иноземцы. Для меня, великой княгини, все русичи равны, будь они язычниками или христианами, и я буду благодарна всем, кто окажет мне помощь в свершении кары над древлянами. Буду благодарна за это и вам, облачённым доверием русских богов высокочтимым мужам, — посмотрела Ольга на хранивших молчание жрецов и волхвов, — и в первую очередь тебе, многоопытный мудрый старче, — перевела она взгляд на верховного жреца Перуна.
— Великая княгиня, ты хочешь уверить меня, что русичи-христиане так же любят Русь, как и русичи-язычники? — спросил верховный жрец. — Ежели это правда, отчего они, сыновья и дочери Христа, не чтут наших вековых законов и обычаев? Например, почему ты не пожелала, как все пережившие своих мужей великие княгини до тебя, умереть вслед за Игорем, чтобы вместе оказаться на Небе и по-прежнему быть рядом с ним? Разве не клялась ты богам, становясь его законной женой, всюду следовать за мужем и делить с ним пополам выпавшие ему радость и горе?
— Любовь к родной земле и соблюдение древних обычаев ставшей чужой тебе веры — это не одно и то же, — ответила Ольга. — И потом, разве мой муж завещал мне принять смерть на его погребальном костре? Нет, он завещал мне править вместо него державой и воспитывать малолетнего сына, будущего великого князя Руси. К тому же моя вера запрещает самоубийство, почитая его тягчайшим грехом. Я не намерена гневить своего Бога, точно так как ты стремишься не гневить своего Перуна.
— Говоришь, что не хочешь гневить своего Бога? Ха-ха-ха! — И, запрокинув голову, верховный жрец рассмеялся. — Великая княгиня, значит, ты совсем не знаешь Христа, и я докажу это. Ты называешь меня Олеговым воеводой — это так, но, прежде чем им стать, я был сотником и побратимом князя Дира, подло убитого Олегом[142]. Я не раз присутствовал на спорах Дира с его князем-соправителем Аскольдом и знаю, отчего мой побратим, а отличие от Аскольда, не принял христианства и до конца остался верен старым русским богам. Одной из причин было то, что Дир опасался, что вместе с христианством на Русь хлынут тягчайшие пороки, неведомые доселе на ней, но которыми переполнен Старый и Новый Рим, они не оставили в сердцах их жителей-христиан ничего святого. Много ли ты знаешь случаев, чтобы русич-язычник поднял оружие на брата, убил бы отца, ослепил и посадил в тюрьму-поруб мать? Зато в обоих Римах из-за горсти монет брат убьёт брата, из-за клочка земли сын сживёт со света родителей, а в борьбе за императорскую власть сыновья убивают отцов, жёны травят ядом мужей, родные братья рубят друг другу головы. Ты умна, великая княгиня, и, наверное, знаешь причину столь разного поведения русичей-язычников и христиан, будь они латинянами-италийцами или ромеями?
