Свенельд покинул великокняжеский терем тоже в прекрасном настроении. Великая княгиня осталась довольна его подарком и высказала к нему явное благорасположение, разрешив посещать её в любое время. Как вовремя пришла ему в Арране мысль перестать ходить в недоброжелателях великой княгини, а добиться её дружбы! А как ловко удалось ему использовать в своих целях отправленных атаманом Глебом тайных гонцов на Русь! Ещё в Шегристане ему стало известно, что они вручили свои грамоты-послания с разницей в одни сутки главному воеводе Ратибору и лично великому князю, а уже в Киеве минувшей ночью Свенельд узнал от Игоря, что тот получил лишь одно послание. Выходило, что оказавшаяся в руках главного воеводы грамота не дошла до великого князя. Но Ратибору не было никакого смысла утаивать её, значит, он передал грамоту тому, кого считал истинным держателем власти на Руси — великой княгине.
Коли так, главный воевода — верный союзник Ольги, и любая попытка кого-либо оспорить её право на стол великих князей после кончины Игоря обречена на неминуемый провал. Не удастся она и Свенельду, опирающемуся на собственную дружину и викингов друзей-ярлов, в первую очередь Эрика. Но каким союзником может быть Эрик, он явил в Шегристане, когда в течение нескольких суток предал вначале Свенельда, а затем брата Эль-мерзебана. Жизнь показала, что у Свенельда нет надёжных друзей, на которых можно положиться в трудную минуту, а вздумай он выступить против Ольги лишь со своей дружиной, её возможности окажутся ничтожными по сравнению с предводительствуемым Ратибором русским войском. Поэтому ему пора расстаться с несбыточными мечтами и взять пример с Ратибора, который при живом великом князе считает хозяйкой Руси его жену и служит ей. Сегодня Свенельд сделал решительный шаг в этом направлении и, как ему кажется, весьма успешный. Пожалуй, даже чересчур успешный, поскольку ему удалось и добиться своего, и одновременно сберечь драгоценные украшения, от которых даже он, мужчина, не может отвести глаз...
Жеребец воеводы громко заржал и резко остановился, заставив Свенельда отвлечься от размышлений и взглянуть перед собой. В шаге от морды скакуна дорогу переходила юная дева: среднего роста, стройная, с гордо вскинутой головой. Лицо девы было немного удлинено, кожа слегка тронута загаром, пухлые влажные губы чуть приоткрыты и обнажали ровный ряд белых зубов, густые каштановые волосы заплетены в длинную косу с красной и белой лентами. Светлая рубаха из тонкого полотна и перетянутая ремешком запона[104] подчёркивала её высокую грудь и тонкую талию, огромные зелёные глаза одновременно манили и отпугивали своей холодностью.
Кто сия дева? Дочь какого-либо князя, пожаловавшего в гости к Игорю, боярина из дальней Русской земли, прибывшего в стольный град по делам? В том, что дева не была киевлянкой, Свенельд был уверен — такая красавица ни за что не ускользнула бы от его внимания, даже будь обычной горожанкой или купеческой дочкой. Догнать незнакомку, покуда она в десятке шагов, и расспросить? Однако, судя по одеянию и манере держать себя, а также по тому, что она осмелилась перейти дорогу перед самой мордой Свенельдова скакуна, заставив остановиться самолюбивого и гордого воеводу, высказав этим своё пренебрежение к нему, дева была не из простонародья и считала себя по положению не ниже Свенельда. Интерес воеводы к себе посреди улицы она могла толковать как приставание и пожаловаться на него своему отцу, тот — великому князю или Ольге, что для Свенельда было нежелательно. Но не узнать, кто эта дева, которая заставила его тут же позабыть о всём остальном, он не мог.
— Кто она? — спросил воевода у одного из сопровождавших его дружинников, остававшихся во время похода на Кавказ с семьёй Свенельда в Киеве.
— Краса, приёмная дочь старика ведуна, недавно перебравшегося в стольный град из Черниговской земли, — ответил тот.
— Приёмная дочь старика ведуна? — разочарованно протянул Свенельд и расхохотался. — Значит, старик плохой ведун, ежели позволил красавице дочери попасться мне на глаза.
