С первыми словами Ольги у Свенельда перестали дрожать пальцы, ушли из памяти воспоминания о минувших боях и пропал нежный женский голос. Голова вновь была ясной, а тело послушно его воле.
— Наверное, случилось то, что и должно было случиться. Просто однажды я задал себе вопрос: кто те немногие люди, которых я уважаю, хотел бы иметь друзьями и всегда видеть подле себя? В Арране у меня был близкий товарищ, который мне во многом помог и с коим я был вынужден расстаться на берегах Хвалынского моря. Он был христианином. Ты, великая княгиня, которая своим умом, волей и способностью вершить державные дела превзошла всех нынешних земных владык, перед которой я преклоняюсь, тоже христианка. Так, может, христианство — та вера, что объединяет равно или поздно всех умных и достойных уважения людей? Тогда почему я, стремящийся быть на них похожим, язычник? Зная, что главное в учении Христа — творить добро и нести людям любовь, я и занялся этим по мере сил. Когда-то я был несправедлив к тебе, великая княгиня, и потому решил искупить свою вину, свершив поступок, причиной которого могут быть лишь чистое сердце и благие побуждения.
— В тебе в последнее время действительно произошли большие перемены, воевода, — задумчиво произнесла Ольга, пристально глядя на Свенельда. — Жаль, что я вовремя не заметила их. Я очень признательна тебе за благословения Арранского архиепископа и привезённые иконы. Скажи, чем могу отблагодарить тебя?
— Мне ничего не нужно, великая княгиня, ибо я всё свершил по велению души. Я лишь хотел бы, чтобы ты изменила своё прошлое мнение обо мне и помнила, что воевода Свенельд твой искренний друг и всегда готов исполнить любую твою волю. Теперь прости за столь раннее и нежданное вторжение в твои покои и позволь покинуть тебя. И не брани свою горничную девку, что не смогла удержать меня.
— Воевода, отныне ты вхож в мои покои всегда, когда у тебя в том будет потребность.
Едва в глубине терема стихли шаги Свенельда, Григорий бережно положил на стол до сих пор прижимаемые к груди иконы, приблизился к сидевшей с довольной улыбкой Ольге.
— Ты веришь тому, что поведал этот язычник? — спросил он. — О пробудившемся в его душе интересе к истинной вере, о его желании творить добро? Вспомни, что именно Свенельд во время похода твоего мужа на Хвалынское море лелеял мечту самому стать великим князем и только наши своевременные и решительные действия уберегли Русь от кровавой междоусобицы. И разве не опасение иметь в лице Свенельда опаснейшего недруга княжича-наследника заставило тебя отправить его в поход на Кавказ?
— Григорий, ты говоришь о былых деяниях воеводы, а сегодня мы получили из его рук благословение архиепископа Аррана и бесценные иконы. А о том, как он вёл себя в отношении кавказских христиан, ты смог лично прочитать в послании архиепископа. Ты не веришь, что душа Свенельда могла преобразиться? Тогда вспомни первоверховного апостола Павла. Поначалу он был одним из самых злых и непримиримых гонителей христиан, затем стал главным проповедником учения Христа и принял мученическую смерть за веру в Риме. Почему его путь не может повторить Свенельд? А разве не столь давно я сама не была язычницей?
— Дочь моя, ты меня удивляешь. Неужто ты всерьёз восприняла слова Свенельда, что общение с двумя известными ему христианами — тобой и неведомым нам его другом в Бердаа — вызвало у него стремление творить добро и нести любовь людям? Если это так, почему он не пожелал стать христианином или хотя бы испросить моего разрешения на посещение нашего храма? Нет, он ищет твоей дружбы не потому, что ты христианка, а оттого, что ты — великая княгиня, в руках которой уже сегодня необъятная власть, а завтра, став единоличной правительницей Руси, ты будешь вершительницей судеб всех своих подданных, в том числе и воевод. Свенельд вздумал виниться не из-за питаемых к тебе любви и уважения, а из-за опасения за собственное будущее и стремления любой ценой сохранить после смерти Игоря своё нынешнее положение в дружине и великокняжеском окружении.
— Батюшка, в таком случае позволь напомнить тебе один из постулатов христианской веры: Богу — Богово, кесарю — кесарево. Тебе, духовному пастырю, я оставляю душу и тайные помыслы Свенельда, а сама, как великая княгиня, буду оценивать его по делам. Обстоятельства заставили воеводу прийти к заключению, что сейчас во мне ему выгоднее иметь друга и союзника, нежели врага. Конечно, мне важно знать, каковы эти обстоятельства: раскаяние за причинённое мне прежде зло, желание избежать возможной кары за прошлые неблаговидные деяния, стремление сохранить свою власть и богатство после ухода из жизни Игоря, но куда важнее другое — в возможной борьбе за стол великих князей Свенельд и его дружина будут на моей стороне. Я принимаю воеводу в число своих друзей... до тех пор, покуда буду нуждаться в нём самом или мечах его дружинников...
